СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД.

Пять дней, как мы не виделись с Егором. Пять долгих дней…

Так долго для меня. Соскучилась.

Он говорит, что занят, а я делаю вид, что верю.

Раньше каждый день, пусть даже ближе к ночи, хоть на пару минут, но приезжал ко мне, а сейчас словно внимание выпрашиваю, напоминая, что я всё ещё существую в его жизни.

Никогда не была навязчивой, а с ним отступаю от принципов и унижаюсь. Противно.  

Понимая, что мысли поворачивают в пессимистичное направление, вызывая паршивое настроение, переключаюсь на учёбу, но буквы пляшут перед глазами, не желая складываться в слова.

Не могу запомнить материал, снова размышляя о собственных страхах, что я перестала быть ему интересной, но сопротивляюсь этой мысли. 

— Привет…

Мой голос звучит неуверенно.

Я нехотя переступаю через девичью гордость, ту самую, что всё это время шептала: «Не звони первой, не унижайся».

Но пальцы уже набрали номер, сердце колотится, а в ушах  навязчивый стук крови от волнения. 

— Привет, — отвечает он спокойно, а мне кажется, что равнодушно.

— Как дела? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрогнул. 

— Норм.

Коротко. Без единой эмоции. Будто я не его девушка, а случайный знакомый.

Прикусываю губу, снова беспокойно черчу ручкой по тетрадному листу, вырисовывая сердечко.

Внутри вывожу его имя: «Егор».

— Ты приедешь сегодня?

Пауза на несколько секунд. 

— Не знаю пока. 

— А что так? Почему — нет?

— Я не говорил «нет», я сказал не знаю, — поправляет меня. — Дел много. 

Я чувствую, что это отговорка.

— Я скучаю… 

Слова вылетают с губ раньше, чем мозг успевает их остановить. И сразу же жалею о сказанном, чувствуя его настроение. — И поговорить хочу. 

— О чём? — вздыхает.

— Егор…— голос предательски дрожит. — Что-то не так? 

— Норм всё, я же сказал! Ладно, — вздыхает, — заскочу вечером.  

Ближе к ночи слышу звук подъезжающей машины и выскакиваю из дома.

Пробегаю мимо недовольного отца, и, открыв входную дверь, повисаю на любимом.

— Осторожнее, — отцепляет мои руки от себя. — Спина болит после тренировки, — ловит мой удивлённый взгляд и пытается объясниться следом о причинах.

Морщится, и у меня появляется надежда, что не обманывает.  

Несколько минут сидим в машине, но я снова чувствую его холодность.

Нет ни страсти, ни желания, ни любви.

Сейчас ощущаю себя сковано рядом с ним, не могу расслабиться. Словно рядом чужой человек.

— Егор… всё нормально?

— Вполне, — кивает.

— Ты сегодня какой-то… другой… Не в духе, не в настроении. Обычно ласков, нежен, — улыбаюсь.

— Эллада… — замираю. Он никогда меня так не называл. Знает, что я ненавижу своё имя. — Я тащился к тебе через весь город. Кучу времени в пробках потратил, пока доехал, а тебя настроение моё не устраивает?

— Нет, но…— засовываю свою обиду на его слова поглубже в сердце и хочу поцеловать снова. — Иди сюда, бука. Попробую поднять твоё настроение.

— Вряд ли получится. Зачем звала?

— Увидеть хотела.

— Скучно? Заняться нечем? Решила меня выдернуть?

Егор никогда не позволял себе такого тона со мной.

Бывало, он мог огрызнуться на других, причём, резко, почти грубо.

Но в его голосе, обращённом ко мне, всегда звучала сдержанность и любовь.

А сейчас словно разговаривает как с чужой. 

Первая мысль — ответить тем же. Резко, колко, чтобы он тоже почувствовал, как это — получить в ответ ледяное равнодушие. Но я сдерживаюсь.

Воспитание? Привычка быть выше этого? Не знаю. Скорее, страх поссориться и потерять его.

Делаю последнюю попытку для разговора. 

— Что-то изменилось… — не задаю вопрос. Утверждаю. — Мы почти неделю не виделись, а теперь… теперь я словно навязываюсь тебе.

— С чего ты так решила?

— Я не дура. Раньше ты почти каждый день ко мне приезжал. Что-то произошло. Не понимаю, что, но точно произошло. Я обидела тебя? — теперь, мне плевать, что поссоримся, и на его настроение. Хочу знать правду.

— Сказал же, дела. Времени нет, — отворачивает лицо, равнодушно бросает фразы.

— А раньше было… Посмотри на меня!

Молчит, уставился в окно.

— Не отворачивай лицо! Посмотри на меня и говори как есть, — настаиваю.

— Не понравится тебе правда, Лада, — вздыхает.

— Плевать!

— Ладно… Точно правду хочешь знать?

— Да, — киваю, но понимаю, что за моим «да» последует ответ, который мне не понравится.

— Скучно мне с тобой стало, — бьёт наотмашь своей честностью и прямолинейностью.

Всё внутри застыло. Воздух после его признания застрял в груди, будто кто-то сжал лёгкие ледяной рукой и держит. Больно!

«Хотела правды? Ну вот, получи, Лада» — едва слышится мне в этом гробовом молчании собственный внутренний голос. 

Теперь, совсем ещё недавно любимый человек наблюдает за мной.

Смотрит пристально, не моргнув, с той противной полуухмылкой, от которой по спине бегут мурашки.

Ждёт, наслаждается моментом, словно хищник, видящий, как дрожит его добыча в растерянности перед тем, как её растерзают окончательно. 

— Ладно, пора мне, — заводит мотор. — Домой иди, — говорит равнодушным тоном, прерывая тяжёлую паузу.

Да, надо идти, но тело не слушается, мысли путаются, перемалывая его слова как жернова.

Минута. Две. Только тяжёлое дыхание и пронизывающая тишина. А потом резкий щелчок ремня, скрип двери, и он выходит из машины, оставляя меня одну.

Через стекло вижу, как он вертит в пальцах сигарету, перекатывает её, прижимает к губам, но так и не поджигает.

Странно, не помню, чтобы он когда-нибудь не курил при мне. А может, просто не замечала.

Выхожу следом, за рукав тяну его, поворачивая к себе.

— На меня посмотри.

— Ну, смотрю, — в глазах холод, равнодушие.

— Скучно? — зачем-то переспрашиваю, словно не верю в то, что он сказал.

— Ну да, — кивает и зевает.

— Егор, — тянусь ладонью к его лицу, притронуться хочу, словно проверить, что это действительно он. — Не надо так со мной. Ты расстаться хочешь? Если так, просто скажи правду, потому что я не буду выпрашивать любви.

На самом деле мне страшно услышать, что он остыл ко мне.

Я вижу, как равнодушно мой отец относится к маме, и всю свою сознательную жизнь боюсь, что мой мужчина будет также относиться ко мне в наших отношениях.

— Да, хочу. Так будет лучше, — кивает.

— Для кого?

— Странный вопрос. Меня, естественно! — пожимает плечами. — Человек ведь эгоистичная зараза, разве ты не знала? Каждый только о себе думает, и в своём интересе.

— Не верю. Так быстро… — цепляюсь за причины и объяснения. — Но, почему? — смахиваю слёзы. — И какой у тебя интерес?

Тот, кто совершенно недавно был нежен и ласков, тот, кто шептал о любви, тот, кто показал мир взрослой любви стоит теперь передо мной совершенно чужой и равнодушный.

— Опять правду? — Киваю несколько раз. — Мой интерес — это разнообразие. Я просто… сравнил.

— Не понимаю. Что сравнил?

— Не что, а кого, — сдержан, собран и снова честен, как требовала от него.

А в этот момент мне вдруг хочется, чтобы он накричал на меня, но не был как кусок ледяной глыбы.

— Хорошо. Кого? — практически шёпотом, смахивая тяжёлые капли слёз, которые катятся по щекам, перемещаясь к губам и на подбородок.

— Тебя с другими.

— Как это? Как это, сравнил? Не понимаю! Ты изменил мне?

— Слушай, не заставляй меня обижать тебя! Ты же… как фиалка, мать твою, нежная. Скажи слово лишнее, слёзы лить начнёшь. А я сопли эти не переношу, сама знаешь! — всё-таки срывается.

Замечаю, как брови сходятся на переносице, желваки ходят ходуном. Он злится, но пока сдерживается, чтобы не нагрубить мне.

Но теперь почему? Если я ему чужая, если плевать на меня, зачем себя держать в рамках? Руби, раз уж начал…

— Значит, всё?

— Вот ведь упёртая… — говорит себе под нос раздражённо, но я всё равно слышу. — Да, всё. Неинтересно мне с тобой.

И снова повисает тишина между нами после жестоких откровений.

У нас идёт зрительная борьба. Кто первый отведёт взгляд.

Он не выдерживает первый и отворачивается. Нет, всё-таки трус.

Сказать бы что-то ещё, но больше не хочется.Разворачиваюсь и ухожу. Не предъявляя претензий, не высказывая ему, какой он урод.

А зачем? Какой в этом смысл?

Просто ухожу... Навсегда из его жизни.

Стараюсь держаться ровно, но чувствую, как его взгляд прожигает мою спину, когда захожу в дом.

Спокойным шагом, без резких движений, сдерживая открытые рыдания, которые рвутся наружу, удаляюсь от него и закрываю входную дверь.

Только дома, когда он не видит, сползаю по двери и прикрываю рот ладошкой, чтобы не пугать родных своим воем.

Мне больно и плохо, и кажется, что сейчас умру.

— Доченька, что с тобой? — пытается поднять меня мама с пола. — Не сиди здесь, холодно! Застудишься!

— Ну и пусть! Мамочка, мне так плохо, — нахожу в себе силы, чтобы подняться и обнять её. — Мамочка, как я теперь… как без него?

— Да что случилось? — мама уже не скрывает своего волнения.

Отец стоит чуть поодаль, засунув руки в карманы, и просто молча наблюдает за нами.

Он всегда такой: молчалив и суров. Ему плевать на мои чувства. Впрочем, как и на мамины тоже.

— Он бросил меня, — говорю ей, но смотрю на отца.

Мне так хочется увидеть его реакцию на эти слова. И я её вижу. Отец ухмыляется уголком губ. Доволен.

Он был прав… в который раз в жизни…

— Ты рад? Он же тебе никогда не нравился, — обращаюсь к нему.

— Не нравился. А чем может нравиться этот нищеброд? Симпатичной рожей, да накаченным телом? Надеюсь, ты не спала с ним? — на мой вопрос не отвечает.

— Миша! — одёргивает отца мама.

— Спала, — признаюсь родителям, и мне даже ни капли не стыдно, ведь я очень любила Егора. — И не жалею об этом ни капли!

— Ну и дура! — рявкает отец. — Делай выводы! А я тебе говорил, что ты ему только в койку нужна была, да деньги мои. Вот и подумай, как сильно он тебя любил! Что нужно получил, развлёкся и послал! Вот и наматывай теперь сопли на кулак! Не слушала отца, значит, страдай теперь. Так тебе и надо.

Отец добивает меня словами, правдой, которую постоянно твердил. А затем уходит и громко хлопает дверью.

А мне неважно, что он про деньги. Мне страшнее те фразы, которые я примерно запомнила: «Неинтересно мне с тобой… Скучно мне с тобой… Я просто… сравнил…».