Мадина

Я сижу на краю кровати, закутавшись в тонкую шелковую ночнушку, и дрожу. Не от холода, в комнате душно.

Я дрожу изнутри, будто кто-то запустил в мою душу холодный, неумолимый страх.

Он вибрирует в каждой клеточке, отзывается ледяной дрожью в кончиках пальцев. Стоит тяжелым горячим комом в горле.

Сегодня день моей свадьбы.

Свадьба. Слово, которое должно звучать как музыка, начало сказки. Для меня это приговор.

Как стук молоточка судьи, оглашающего вердикт. Мой жених — Мустафа Газали. Мужчина, которого я видела лишь на фотографиях. Он богат, влиятелен и у него есть гарем.

Мне восемнадцать. Ему сорок шесть.

Я стану его новым приобретением. Живым товаром, которым мой отец расплатился за свои долги.

Разве это не цинично? Собственную дочь обменять на финансовое благополучие?

Смотрю на свои руки, бессильно лежащие на коленях. Ими я мечтала держать указку, писать формулы на школьной доске, ласково гладить по голове плачущего первоклашку.

Я так хотела стать учительницей! Поступила в университет, тайком от отца подав документы. Но он узнал. И все рухнуло в один день.

— Ты опозорила семью! Твое место в доме мужа! — его крик до сих пор стоит у меня в ушах.

Мой мир, едва успевший раскрыться, снова захлопнулся, как раковина. Теперь меня ждет золотая клетка на другом конце света, где нет места Мадине-студентке, Мадине-мечтательнице. Там будет только одна из жен Газали. Номер какой-то. Безымянная.

Горло сжимает новый спазм. Глотаю воздух, пытаюсь сдержать подступающие слезы. Они обжигают, но не приносят облегчения. Это слезы бессилия, смирения и горькой обиды на всю свою жизнь, которая оказалась не моей.

Внезапно дверь в спальню бесшумно приоткрывается. В щели показывается бледное, испуганное лицо матери. Она крадется в комнату, как вор, озираясь по сторонам.

Ее глаза полны такого ужаса и боли, что мое собственное горе на мгновение отступает, уступая место жалости. Мама тоже пленница в этом доме. Заложница традиций и воли моего отца.

— Доченька, моя птичка… — она падает передо мной на колени, хватает мои ледяные руки и прижимает их к своему влажному от слез лицу. — Прости меня, прости, что не смогла защитить…

Ее плечи трясутся. Я опускаю руку на ее покрытую платком голову, глажу. Мы обе жертвы этого варварского спектакля.

— Ты должна быть сильной, — она поднимает на меня умоляющий взгляд. — Сильнее, чем я. Сильнее всех нас.

Потом ее лицо искажается еще больше. Она снова оглядывается на дверь, будто за ней стоит сама смерть, и тянется ко мне, прижимаясь губами к самому уху. Ее шепот едва различим, но каждое слово врезается в мое сознание, как раскаленный гвоздь.

— Мурад… — она выдыхает имя моего изгнанного брата, и в ее голосе вдруг вспыхивает искра чего-то похожего на надежду. — Твой брат что-то задумал. Я не знаю, что, клянусь, не знаю деталей! Но он не оставит тебя. Он борется за тебя. Держись за эту мысль! Как бы страшно ни стало потом, помни, что он рядом.

Мурад. Мой старший брат, ставший для отца пустым местом, изгнанник. Для меня же он всегда оставался тихим героем, защитником из детства.

И та крошечная, почти безумная искра, которую мать заронила в мое сердце, вдруг становится маленьким огоньком. Брат не оставил меня. Он идет за мной.

Мама судорожно целует меня в лоб холодными губами. И так же бесшумно, как появилась, растворяется в темноте коридора, оставив меня наедине с бешено стучащим сердцем и этой новой, пугающей и прекрасной надеждой.

Я не успеваю осмыслить услышанное, как дверь распахивается настежь. Входят служанки. Их несколько, и ведет их Айше, старшая и самая невозмутимая из горничных матери. Их лица совершенно бесстрастны. Они несут огромную, нелепо роскошную коробку, перевязанную толстыми шелковыми лентами.

— Подарок от господина Газали для невесты, — голос Айше ровный, бархатный, в нем нет ни единой эмоции. — Приказ: вручить лично в руки. Для благословения перед церемонией.

Меня окружают. Чужие руки начинают поправлять складки моей ночнушки, касаются волос.

Замираю, превращаюсь в куклу, в манекен. Внутри все кричит, но я не показываю ни единой эмоции.

Одна из девушек, не глядя на меня, достает из коробки что-то стыдливо-белое, тонкое, как паутина. Нижнее белье. Для первой брачной ночи с нелюбимым чужим мужчиной. Горечь подкатывает к горлу.

Айше берет этот кусочек шелка и делает шаг ко мне. Ее глаза встречаются с моими. И в их темной глубине я вдруг вижу не безразличие служанки, а концентрированную стальную решимость.

— Поднимите руки, госпожа, — говорит она громко, четко, для невидимых ушей за дверью. — Помогу надеть. Неудобная эта штука.

Я как автомат поднимаю руки. Мое тело одеревенело. Айше наклоняется, холодный шелк касается моей кожи, и в этот миг…

Шепот, который она издает, резкий, отрывистый, без тени прежней бархатистости, пронзает меня насквозь:

— Слушайтесь меня и молчите. Делайте все, что я скажу. Быстро и без вопросов. Ваш брат прислал нас.

Мир сужается до точки. Звуки пропадают. Я не вижу ничего, кроме ее лица, горящих холодным огнем глаз.

Мурад. Это правда. Это не сон. Он здесь. Борется за меня до последнего.

И я киваю. Почти невидимое короткое движение подбородка. Я готова. Готова на все, лишь бы не выходить замуж за нелюбимого.

Я делаю свой выбор. И сердце, которое все утро сжималось от ужаса, вдруг замирает в тихом, отчаянном ожидании чуда…