«Когда мир был юн, суша только обретала форму, а боги свободно бродили по земле, Червоточина пронзила мировую ось от северного до южного полюса. О её сути не знает никто. Известно лишь, что когда в небе появляется огненный венец, Червоточина порождает новых демонов.

Когда демонов расплодилось столько, что безопасного места не осталось, люди попросили у богов защиты. Бессмертные вняли мольбам и даровали своим жрецам власть над стихиями. Обрётшие божественную силу избранные образовали орден Сумеречников и вытеснили демонов на задворки мироздания, принеся в Мунгард мир и благоденствие.

Так говорится в старых преданиях. Правду от вымысла отличить в них сейчас смогли бы разве что сами Сумеречники, но их больше нет. Орден распался, Сумеречников казнили, а рождённых с божественным даром преследуют поборники новой веры – Лучезарные, принявшие голубой капюшон и карающий меч Пресветлого бога.

Храмы высятся уже во всех городах и сёлах, но герои староверческих легенд до сих пор вызывают трепет. Мунгард наводняют Охотники на демонов, обманом выманивающие у людей деньги. В поисках чудищ рыскают по лесам возжаждавшие подвигов рыцари. Но страшнее всего обосновавшаяся в непокорной Норикии Компания «Норн», которая провозгласила себя наследницей Сумеречников и собирает всех изгоев из пресветловерческих государств под своё крыло. Сомнительно, что она ратует за безопасность, а не готовится к очередной Войне за веру, которая вновь утопит Мунгард в крови».

Из еретических сочинений Руя Диаса,

проповедника храма Тегарпони

1571 г. от заселения Мунгарда, Стольный, Веломовия

В свои двадцать четыре года Финист понимал: если хочешь жить – ври. Можно приподнимать маску перед друзьями, можно изредка говорить о том, что волнует, но всю правду открывать нельзя. Ведь она навлечёт беду не только на него, но и на всех, кому станет известна.

– Так кем были ваши родители? – допрашивал его старший офицер из Компании «Норн».

Норикийским староверам-бунтовщикам Финист не доверял. В прошлом они уже показали себя предателями. Но отчаянная нужда и стычка с городской стражей загнали его на их подпольную Голубиную станцию. Даже эти высокомерные трусы лучше Лучезарных в голубых плащах. По крайней мере, они не жгут «злых колдунов» во имя Пресветлого бога.

– Я сирота, – отвечал Финист.

– Они участвовали в Зареченском восстании двадцать четыре года назад? Ваше родное село ведь Ясенькой называется? Предводитель восстания Кымофей был вашим земляком. В Норикии его почитают, как героя, и устраивают поминовение в день его казни.

– Да, знатный оборотень был, – поддержал разговор младший офицер. – С редким тотемом – хищной птицей. Ястреб, кажется, или даже коршун.

Он почесал подбородок в задумчивости.

Сокол. Тотемом Кымофея Ясеньского был сокол-сапсан – самая быстрая из птиц. Они даже этого не знают?

– В Заречье у него остался сын. Не слышали? Наш вождь Пареда обещает огромную награду тому, кто его найдёт, – подхватил старший офицер.

Деньги нужны всегда, но не такой ценой.

– Знаете, сколько сёл с названием «Ясенька» встречается по всему Заречью? В каждой есть свой наследник великого Кымофея. Только если бы его настоящего нашли, то содрали бы кожу живьём. По милости его отца Лучезарные спалили весь наш край. За погибших, за годы голода и лишений я бы сам придушил его вот этими руками, – Финист показал свои цепкие ладони с длинными пальцами.

Офицеры поморщились. Мол, что за грубый, недалёкий деревенщина. Такой он и есть. И гордится этим!

– Не перекладывайте с больной головы на здоровую. Это Белый Палач и его Голубые Капюшоны в ваших бедах виноваты. Они – зло, которое безжалостно губит таких… как мы. И вас тоже, учитывая, что дар у вас есть, и вы ловко им пользуетесь, – осадил его младший офицер.

Да, тут Финист оступился. Когда стражники принялись угрожать расправой, он попросил помощи у крыс, которых подкармливал хлебными крошками. Тогда-то вербовщики из Компании его и сцапали – знали, как распознать истинное волшебство.

– Если не хотите неприятностей, уважайте наших героев и не нападайте на других одарённых. Слишком мало нас осталось, чтобы драться друг с другом, – опустился до угроз старший.

Сильно их задело. А если бы он сказал, что на самом деле думал, они бы его Лучезарным сдали.

– Судя по ауре, вы звероуст третьего уровня. Слабенькие, не слишком ценные способности – у нас таких пруд пруди. Терпеть вашу грубость никто не будет.

Больно надо! Никакие деньги не стоят таких унижений.

– Вашим мудрёным рангам я не обучен.

– Тогда советую ознакомиться и поучиться смирению, – офицер протянул ему бумагу с табелем.

– Вы же сами сказали, что есть работа. Работать – я готов, а лизать ботинки чинуш – нет, – Финист отложил лист, даже не взглянув.

– Прежде, чем принять вас, мы должны понять, что вы за человек. Пока впечатление паршивое. Вы росли на улице беспризорником?

– Добрые люди помогали, – уклончиво ответил Финист. – Как повзрослел, батрачить стал. Когда у нас в селе армейские вербовщики объявились, уехал вместе с ними. Рослый был, сильный, потому и приняли в гарнизон на границе с Эламом. Там сражаться научили, жизни, о том, что в мире творится, рассказали. А потом… потом я звериную речь понимать стал. Нашему капитану это не понравилось, грозился Лучезарным сдать. Пришлось бежать. После этого я скрывался в мелких городах, нигде надолго не задерживался. Перебивался случайными заработками: нанимался охранником на постоялые дворы, выбивал деньги из должников.

– Грабили одиноких путников? Убивали по заказу? – без обиняков спросил младший офицер.

Финист поморщился.

– Я не разбойник и с совестью сделок не заключаю. В Стольный купеческий обоз сопровождал. Больно выгодной сделка показалась, иначе бы не сунулся сюда – слишком много Голубых Капюшонов. Вот и вся история.

– Что-то не стыкуется. Как тебе удалось из гарнизона бежать? Где так ловко с даром обращаться научился? Не может быть, чтобы способности внезапно открылись, а ты ни капельки не испугался.

– Разве же это сложно? Наверное, способности всегда были: я с детства зверушек понимал, хоть и голосов не слышал.

Офицеры смотрели скептически. Надо придумать что-то более правдоподобное.

– Прибился к гарнизону один старик. Он-то меня и вызволил да объяснил, что к чему.

– Как старика звали? – не унимался подозрительный старший.

– Никаких имён – он говорил, – Финист пожал плечами. – Тоже со зверьём болтать мог. А потом ушёл так же, как пришёл, из ниоткуда в никуда. Больше я ничего не знаю.

– Он безнадёжен, – заключил младший. – Всё дело загубит. Принять в Компанию можно, но доверить учеников… Он же сам ничего не знает!

– Больше никого нет, а ребят нужно было отправить ещё вчера. Голубые Капюшоны уже ищут их. К тому же, он ловкач, скрываться, охранять и из передряг выпутываться умеет. Именно такой сейчас нужен. А способности у ребят неопасные. Не он, так более опытный наставник при штабе обучит. К тому же, взгляни, какие у него черты. При удачном стечении обстоятельств он обернётся в какую-нибудь зверушку. В хорька там. Или суслика.

Финист прикрыл свои жёлтые, едкие, как у хищной птицы, глаза ладонью. Как жаль, что у него нет способности менять внешность.

– Обучит? Наставник из меня никудышный. Защитить – могу, учить – нет.

– Вам нужно доставить двух новобранцев в свободные города Лапии на севере, куда власть пресветловерцев ещё не добралась, – пояснил старший.

– Куда?! Это ж через полконтинента топать! Да ещё и по зимней стуже. В Лапии-то холода куда крепче наших.

– Мы бы вас не просили, если бы не отчаянное положение, – заговорил старший более вежливо. – Посмотрите на этих двоих.

Офицер указал на сидевших у стены парня и девицу. Оба едва достигли совершеннолетия. Парень мягкотелый, невысокий и пухлый, с круглым лицом. На щеках только-только проклюнулся юношеский пух. Волос светлый, глаза водянисто-голубые. Тем не менее, новобранец выглядел помятым и истощённым. Левое веко заплыло, на скуле красовался синяк, а под носом засохла кровь. Парень украдкой посматривал на Финиста, но столкнувшись с ним взглядом, тут же опускал голову.

– Это Ждан, сын богатого купца Соболева. Ветроплав третьего уровня, ещё слабее, чем вы. Когда обнаружил в себе способности, использовал их для… хулиганства и мелкого воровства, так?

Парень хмуро кивнул.

– Левитировал юбки дам, прятал мелкие безделушки. Похвастался перед друзьями, и те вынудили его украсть ключ от отцовской шкатулки со сбережениями и достать оттуда золотые монеты. Длилось это, пока отец не заметил пропажу. Ждан отказался воровать дальше, тогда дружки чуть не сдали его Лучезарным. Мы заметили их потасовку и вовремя его увели. Оставаться в отцовском доме Ждан не может – наверняка Голубые Капюшоны уже перевернули там всё вверх дном. Чтобы не попасть на костёр и не подставлять родных, он вынужден бежать.

Тоскливо воздохнув, Ждан снова потупился. Бедолага! Финист сам мог вляпаться в подобную историю. И правда, назад ему дороги нет.

Хрупкая, стройная девица тоже выглядела плачевно. Глаза зелёно-голубые, прозрачные, как стекло в витражных окнах больших пресветловерческих храмов, потускнели от слёз. Щёки – красные, воспалившиеся. Медово-каштановые волосы обстрижены до плеч, как любили модницы. Под лёгкий плащ надеты узкие штаны с заправленной в них кружевной рубашкой. На ногах – высокие сапоги из мягкой кожи. Тонкие, не знавшие работы пальцы комкали батистовый платок. Припухшие губы дрожали.

– Дугава Кедрова, дочь видного чиновника, – представил её старший офицер. – Сбежала с обходительным пройдохой и тайно вышла замуж. На следующий день после свадьбы сотворила иллюзию воздушных замков. Муженёк перепугался и дал дёру. Она бродила по городу, пока не наткнулась на служителей Пресветлого. Они хотели вернуть её отцу, но когда тот пришёл за ней в храм, она снова сотворила иллюзию и выдала себя. Кедрову удалось всё замять до прихода Лучезарных, а потом он привёл её к нам и помог подготовить отправку этих двоих в бега.

Девица хлюпнула носом и утёрла слёзы:

– Почему отец отказался ехать с нами? Его тоже будут преследовать. Из-за меня!

– Деточка, ты же сама решила, что достаточно взрослая, чтобы выскочить замуж, – пристыдил её старший без всякой жалости.

Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Финист положил руку ей на плечо:

– Он хотел, чтобы ты жила счастливо вдали от опасности. Этого хотят все родители. Поверь, я знаю, о чём говорю.

Дугава подняла на него затравленный взгляд.

– Все совершают ошибки, даже тот, кто мнит себя безупречным мудрецом. Нужно жить дальше, делать выводы, не творить глупости. А если снова оступишься, всё равно не разочаровывайся в себе. Бессмысленней этих переживаний ничего нет. Твой отец уж точно не хотел бы, чтобы ты рыдала белугой вместо того, чтобы воспользоваться шансом на спасение.

– Так вы согласны? – ухмыльнулся младший офицер. – Посмотрите их дела? Может, дать вам пособие для начинающих наставников? Передовое достижение книжников из Компании. В штабе Дюарля его считают очень полезным.

– Обойдусь, – отмахнулся Финист. – Вы сами сказали, что надо торопиться.

– Надо, но мы хотим удостовериться, что всё будет в порядке, – подхватил старший. – Карту возьмите. Там отмечен маршрут и места, где есть наши Голубиные станции. Вам всегда помогут, если покажете этот знак, – он вручил Финисту деревянный кругляш с вырезанной на нём паутинкой. – И ещё дорожные грамоты. Подделка, конечно, но в захолустье от настоящих едва ли отличат.

– Провиант на первое время, – младший кивнул на сваленные в углу седельные сумки. – Одежда у ребят собрана. Дайте нам час устроить диверсию, чтобы вы беспрепятственно выбрались из города. А дальше сами.

Финист пересчитал монеты и попробовал одну на зуб. В денежных делах никому доверять нельзя.

– Лошади, упряжь, оружие? – спросил он, поглядывая на небольшой арсенал за спинами офицеров.

– Для ребят лошади есть, а на вас не рассчитывали. Если вы бравый воин, а не обычный босяк, то должны были озаботиться этим раньше, – младший явно пытался задеть Финиста.

Конечно, у него был и меч, и арбалет, но на въезде в Стольный он всё продал, иначе бы пришлось платить пошлину и терпеть слежку городской стражи. Остались только охотничьи ножи и лук со стрелами. Но для долгого и опасного путешествия этого недостаточно. Да и старое седло хорошо бы отремонтировать. Не здесь, конечно, а когда остановятся передохнуть.

– Деньгами распоряжайтесь, как захотите. Можете купить всё, что вам надо, – высказался старший. – Но больше вы не получите. Сейчас все пояса потуже затягивают.

Судя по их лоснящимся от сытости рожам – вряд ли.

– Дайте хотя бы оружие… Меч? – не сдавался Финист.

– Так и быть, – младший откинул крышку дорожного сундука и начал рыться в тряпье.

На дне что-то звякнуло. Со злорадной ухмылкой офицер извлёк самый паршивый меч из всех, что Финисту приходилось видеть. Лезвие покрывали зазубрины и ржавчина, а баланс оказался такой никудышный, что даже держать клинок было неудобно, не то, что размахивать.

– Удовлетворён? – испытующе глянул на него старший. – И не говори потом, что Компания не щедра к новобранцам.

Финист спрятал кошелёк за пазуху и засунул меч за пояс. Не беда, обходился и меньшим.

– Идём. У нас только час на сборы, – скомандовал он своим ученикам.

Они несмело поплелись на улицу. Офицеры шёпотом делали ставки, как быстро закончится их путешествие.

– Выше нос! – Финист положил руки на плечи приунывших Дугавы и Ждана, когда они выбрались за пределы Голубиной станции.

Она находилась в цветущей липовой роще на тихой окраине Стольного, подальше от любопытных глаз. Солнце припекало по-весеннему жарко, било в глаза.

– Конечно, я не такой учёный, как офицеры, не читал пособий и не разбираюсь в рангах, но выживать в трудных условиях умею, – подбодрил их Финист.

Ждан первый соизволил поднять на него глаза:

– А вы… вы и правда убивали? Ну, вы так сказали про сына Кыма Ясеньского…

Новоиспечённый наставник передёрнул плечами:

– В приступе ярости – никогда. В битве – случалось. Будьте спокойны, за вас постою. Драться приучен с детства. Но разбоем не занимаюсь.

Ребята уныло переглянулись.

– Хорош киснуть! Что бы ни происходило вокруг, нужно улыбаться врагам назло, – Финист продемонстрировал свою лукавую усмешку. – Воспринимайте всё проще, тогда даже самые тяжёлые лишения покажутся мелочью. Сегодня я жив, а значит, уже счастлив. Ну?

– Невыносимая лёгкость бытия… – с сомнением пробормотал Ждан.

На коновязи их дожидались три лошади. Финисту принадлежала сухая, мосластая кобыла светло-рыжей масти по кличке Золотинка. Последнее напоминание о сгинувшем доме. Зрелая, долгие годы она приходилась ему единственным верным другом. Неприхотливая и необычайно смелая, она никогда не жаловалась и была безотказной во всём. Пожалуй, это путешествие станет для неё последним, потом она отправится на заслуженный покой.

Ласково проведя рукой по её шее, Финист обернулся на своих учеников:

– Чего вы ждёте? Седлайте лошадей! У нас мало времени, забыли?

– Мы… не умеем, – робко заметила Дугава. – За меня всегда седлал наш конюший.

– А я вообще к лошадям близко не подходил, – развёл руками Ждан.

Что взять с богатеньких деток?

– Ладно, показываю один раз.

Наставник схватил щётки и в несколько движений стряхнул грязь с шерсти буланой кобылы Дугавы.

– Это Пустельга, дорогой эламской породы. Подарок отца, – объяснила та, всё-таки подняв взгляд на Финиста.

Изящная и тонкая дамская лошадка, выдержит ли она поход на север через пол Мунгарда? Может, обменять её на менее прихотливую лошадь? Ещё и денег выручат. Но подарок отца… Финист бы свою Золотинку ни за какие сокровища не отдал, хотя и стоила она всего ничего.

– Запоминайте: вначале одеяло, сверху меховая подушка и только потом – седло. Его крылья не должны закрывать плечи, – пояснял Финист, затягивая подпругу. – Надеваем повод на шею лошади, уздечку берём в правую руку, железо – в левую. Вставляем в рот удила, натягиваем ремни на уши и застёгиваем. Проще не бывает! Попробуешь? – обратился он к Ждану.

Тот хмыкнул и принялся чистить своего чалого мерина. Этот приземистый толстопуз покрепче будет. Главное, чтобы не вредничал, а то хитрости, судя по лоснящимся глазам, – хоть отбавляй. В подтверждение обозник приложил уши и клацнул зубами у самых рук Ждана. Тот отпрянул и выронил щётки.

– А говорили, что этот Толстун – смирный! – потирая ушибленный локоть, возмутился он.

– Лошади чувствуют неуверенность и пользуются этим, – ответил Финист и принялся седлать мерина сам. Время на исходе. – Поехали уже.

Он вручил Ждану поводья. Дугава отвязала Пустельгу и легонько коснулась запястья наставника.

– Не подсадите? Дома я всегда со скамеечки в седло забиралась…

Похоже, путешествие пройдёт куда сложнее, чем показалось вначале. Финист составил руки вместе и подпихнул её под левое колено. Дугава устроилась в седле и разобрала поводья. Ждан нависал над наставником вместе со своим мерином.

– Полезай сам! – гаркнул тот. – И это… давайте без формальностей. Я же не господин, чтобы меня на «вы» величали.

– Вы – наставник. Это даже больше, чем господин, – ответила Дугава, пока Ждан, пыхтя, прыгал вокруг коня и никак не мог подтянуться наверх, потому что мерин делал шаг в сторону каждый раз, когда тот вставлял ногу в стремя.

– Но я хочу стать вам другом, – возразил Финист и запихнул ученика в седло.

Запрыгнув на спину Золотинке, он повёл их прочь из Стольного.

***

1571 г. от заселения Мунгарда, Белоземье, Веломовия

Волынцы мало отличались от соседних местечек: покосившиеся деревянные дома, пара казённых построек и возвышавшая над селением белая колокольня пресветловерческого храма. По улицам сновали куры-пеструшки, вдали на лугу паслись коровы, а на главной площади выставляли товар купцы, обмениваясь последними новостями с гостями из соседней страны – Кундии.

Хижина лесника Гедымина Мрия стояла на отшибе у самой Дикой Пущи, чтобы удобно было обходить дозором вверенные ему земли. Домик маленький, из посеревшего от времени дерева, но очень аккуратный и ухоженный, с огородом и яблоневым садом вокруг.

Жена Геда, добрая хозяюшка Зофья, оказалась слаба здоровьем и скончалась несколько лет назад от сердечного приступа. Теперь леснику во всём помогала его дочь Альгерда, которую ласково величали Гердой.

Стройная, женственная, с толстыми косами цвета льна, лучистыми серыми глазами и миловидным светлым личиком, она слыла красавицей. Хотя в пору невест Герда вошла этой весной, женихи свататься не спешили. Её отца не раз обвиняли в колдовстве и поклонении лесным демонам, но после допросов Лучезарные всегда его отпускали.

Была ещё одна причина – сын губернатора Заградского Вальдемар. Любитель охоты не только на зверя, но и на людей, в детстве он вместе со своими дружками гонял по округе малышей, отбирая у них игрушки, лукошки с грибами и ягодами и вообще всё, что можно было отнять. Вальдемар называл это выкупом, а тех, кому не посчастливилось попасться с пустыми руками, ждала порция тумаков. Взрослые смотрели на это безобразие сквозь пальцы, опасаясь немилости губернатора.

Герда стала излюбленной жертвой Вальдемара из-за того, что отказалась быть его «дамой сердца». С тех пор один вид её льняных косичек не давал ему покоя. Прошли годы, дети выросли. Теперь вся округа знала, что сын губернатора неровно дышит к дочке лесника, и чтобы не нарваться на неприятности, нельзя даже смотреть в её сторону.

Впрочем, Герда сама большую часть времени витала в облаках и ни на кого внимания не обращала.

Однажды, возвращаясь домой с ярмарки, она заметила стоявшего у хижины дорогого каракового жеребца, на котором любил выезжать на охоту Вальдемар.

Из-за притворенной двери слышался возмущённый голос отца.

– Моя дочь в содержанки? Нахал, да ты в своём уме?! У неё с рождения жених сговорённый есть. И поблагородней некоторых! Так что держись от нас подальше!

– Кто? Странствующий рыцарь, заморский принц? – рассмеялся Вальдемар. – Я уже вырос из сказок, как и ваша дочь, если не заметили. Голытьба, кому вы нужны? Скажу отцу, и он лишит вас службы. Тогда только побираться останется.

– Лучше в нищете сохранить гордость, чем унижаться перед подлецом, – тон отца стал походить на рык.

Желая предотвратить драку, Герда поспешила в дом. Отец с Вальдемаром стояли в сенях друг напротив друга. Сын губернатора был высоким и плечистым, с тёмно-каштановыми волосами до плеч, завязанными в тонкую косицу по последней моде. Ладно скроенный костюм из тёмно-зелёного сукна сидел на нём отменно, на ногах блестели начищенные сапоги.

Герда взяла в руки метлу.

– Уходи, Вальдемар, тебе здесь не рады. Лучше утопленницей, в мавки лесные, чем с тобой! – она замахнулась на него.

Заградский попятился, затравленно глядя на обоих Мриев.

– Тоже мне, господа нашлись! Заплатите! Вы оба заплатите! – зашипел он и едва не свалился с порога.

Герда ещё раз замахнулась и плотно затворила дверь.

– Что же мы наделали, да? Соседи назовут нас глупцами, – она обернулась к отцу, на его лице отражалась её тревога. – Жаль, что Охотник и в самом деле не приедет. С Тихого берега мёртвых переправы нет.

– Не переживай. Справимся. Главное, не терять веры и достоинства, – отец ласково коснулся её щеки. – Съезжу-ка я сам к губернатору и попрошу, чтобы сына унял. Мы же не чужие.

Мать Вальдемара, Милка, приходилась маме сводной сестрой – приблудившейся на порог сироткой, к тому же настоящей ведьмой, которая якшалась с демонами и от них же умерла. Из-за этого и сын её казался полудемоном.

– Может, не стоит? Скоро закат. Ветер воет тревожно, беду кличет, – Герда взяла отца за руки, но тот лишь покачал головой.

– Короткой дорогой через лес я Вальдемара обгоню. Запри дверь на засов и никого не пускай.

Он поцеловал дочку в лоб и ушёл. Пока она подметала в избе, в котелке приготовилась перловка. Поужинав одна, Герда уселась у печи и принялась чесать лён, полная решимости дождаться отца, даже если он явится под утро.

С лежанки за ней наблюдал огненно-рыжий кот. Длинный, голенастый и тощий. Морда белая с шикарными усами, а веки ярких синих глаз тёмные – из-за этого казалось, что он носит маску. Его правое ухо было порвано, хотя Герда не замечала, чтобы он с кем-то дрался.

Близился самый тёмный час перед рассветом. Несмотря на слипающиеся глаза и зевоту хотелось петь. Позвать бы музыкой сердца заплутавших мужчин домой, снова увидеть их живые лица. В детстве Герде очень хотелось научиться, но когда пыталась, в горле будто застревал ком. Он резал гортань и вызывал жуткий кашель. Отец даже к лекарю её водил, но тот разводил руками. Непонятно, из-за чего кашляет, может, кто порчу наслал, а может, из другой жизни пришло.

Но порой, как сейчас, казалось, если Герда постарается, если вложит всю душу в слова, в искреннюю и нежную мелодию, дорогие люди не останутся равнодушными и обязательно вернутся к ней. Но грудь снова сдавило, и из горла вырывался один сухой кашель.

Словно привлечённые им, на улице затрещали сороки, захлопали крыльями. В окна постучались ветви старой яблони, вспыхнули колдовской зеленью огни. В них появилось пугало. Вместо головы – холщовый мешок с нарисованными углём глазами и ртом. Вместо волос из дыр торчали пучки соломы. Красное платье засаленное, в заплатках и чёрных масляных пятнах, подпоясано тонкими ивовыми прутьями. Изгрызенный ржавчиной посох торчал из рукавов вместо рук. Из-под ветхого подола выглядывала белая кость – единственная нога. Как пугало двигалось, заметно не было. В один миг оно смотрело на Герду нарисованными глазами, а в следующий – постучалось в дверь.

Нет, она все сказки-предупреждения знает. Ни за что не пустит, ни за что не позовёт! Даже если Вальдемар снова угрожать будет.

Но дверь распахнулась сама, ляпнув об стену.

– Шэк-шэк-шэк, ты уже меня впустила, пожелав стать мавкой лесной, – застрекотало по-сорочьи пугало, раскачивая железными руками из стороны в сторону. – Ступай за мной – великой силой тебя одарю. Всех обидчиков покарать сможешь, – мановение ока, и пугало уже склонилось над Гердой. – Ну же! Сгинул твой суженый Охотник! Не будет тебе жизни среди людей.

Та нащупала пальцами приколотую к вороту рубахи брошь в виде веточки цветущего вереска – его подарок. Зашипел кот, спрыгнул с печи на пол и выгнулся горкой.

– Не хочу с тобой. Ни с тобой, ни с Вальдемаром! Уходи!

Герда заставила себя встать и потянулась за метлой.

– Это моя воля!

– Глупая! Мрак уже здесь! Поодиночке никто не спасётся!

В распахнутую дверь змеями поползла чернота, побежала по стене и устелила потолок вязким туманом.

«Будь с нами, будь одной из нас! – зашептали иные, куда более страшные, бесплотные голоса. – В золоте-шелках ходить станешь, все в ноги тебе упадут! Даже он! Он!»

Мрак! Он, в самом деле, вернулся! Охотник погиб, и теперь некому прогнать напасть.

Кот, единственный защитник, уже не шипел – кричал неистово, пружинился, готовясь к драке.

– Не хочу. И с вами – не хочу. Отец! – испуганно всхлипнула Герда. Тени встроились в копьё и устремились ей грудь. – Морти! – с трепещущих губ сорвалось полузабытое имя.

Копьё закрутилось по спирали вихрем, но ударило не Герду, а в пугало. Она зажмурилась, а когда распахнула веки, пугало уже стояло на пороге.

– Ты передумаешь, когда всё потеряешь! – угрожающе прокаркало оно.

Запели на дворе петухи, призывая зарю, замолчали сороки. Пугало скрылось за лесной опушкой. Герда устало приложила ладонь к груди. Кот, мурлыча, принялся тереться об её ноги.

Обошлось! Только гнилая листва и болотная грязь на полу остались.

– Что стряслось? – вбежал в избу отец. – Почему дверь отворила?

– Всё хорошо, – прошептала Герда.

Ноги подкосились. Он подхватил её и уложил на постель за печкой. Герда чувствовала себя разбитой, не могла ни пошевелиться, ни рассказать про пугало. Кот лежал рядом и грел урчанием, будто только оно и поддерживало в ней жизнь.

К обеду отец привёл соседскую бабку и попросил присмотреть за дочкой, пока он будет искать в лесу одолень-траву. Герда хотела предупредить, чтобы не ходил. Там зло, Мрак и страшное пугало. Оно угрожает им всем! Но даже голос оставил её.

– Лихорадка из леса пришла. Многих сегодня захватила. Двенадцать проклятых сестёр-трясавиц: Трясея, Огнея, Ледея, Гнетея, Грудея, Глухея, Ломея, Пухнея, Желтея, Корчея, Глядея, Невея, – шептала бабка наговоры грудным голосом и вытирала пот со лба Герды мокрой тряпкой. – Многих заберут, много горя принесут, пока не явится Сокол ясно солнышко, чтобы тучи над лесом разогнать.

Озноб сменился жаром. Бред длился целую вечность. В кошачьем урчании чудилось:

– Всё хорошо будет! Я не брошу, я не отдам тебя никому, пока сама не повелишь иначе!

Герда впала в забытьё. Это был не обычный тусклый сон, кривым зеркалом отображающий явь, а яркое видение, западающее в душу надолго. Пустынное горное плато укрывал искрящийся снег. На горизонте показалось тёмное пятно. Оно быстро росло. Скоро стали различимы очертания всадника, за его спиной вился плащ. Вороной конь скакал по глубокому снегу, словно плыл по воздуху. Они приближались.

Пускай бы всадник забрал её! Но из-за пережитого было страшно. Когда их разделяло всего несколько шагов, Герда проснулась. Жар спал. Лихорадка отступила без всяких трав. Всё, случившееся накануне болезни, подёрнулось мутной пеленой и показалось бредом.

Бабка ушла, а к вечеру следующего дня вернулся отец. Герда бросилась накладывать ему ужин, но вдруг поняла, что есть он не будет. Его кожа пожелтела до пергаментного цвета, глаза воспалились, по лбу стекали капли пота, губы синели. Лечить-то надо его!

– Одолень-траву нашёл? – спросила дочка.

Тот угрюмо покачал головой:

– Жупела на железный трон в лесу села. Порвала она мою цепь. Хозяйку саму лихорадит.

Он еле добрался до лавки, лёг и впал в беспамятство. Полночи отец бредил, то зовя жену, то свою мать, чьего имени Герда не знала, а под утро сгорел, как свеча. Умер, так и не очнувшись.

До последнего казалось, что всё обойдётся. Ведь сама, маленькая и слабая, спаслась. Почему отец сдался так легко?

Герда плакала, злилась, потерянная стояла на его похоронах и никак не могла осознать, что это конец.

Каждую ночь после в доме раздавались шорохи, будто ходил кто. Старики, которые ещё помнили древние обряды, говорили, что это душа, привязанная мирскими заботами, не может освободиться от земных оков. Лишь на сороковой день она оставит старый дом и пустится в плавание по Сумеречной реке на Тихий берег, где будет ждать жребия, чтобы возродиться в другом теле.

Сердечная боль потихоньку притуплялась. Голова прояснилась. Надо было жить дальше, но навалившиеся заботы тянули в омут безысходности.