Зуб разболелся еще в пятницу, но я, как всегда, тянула до последнего. В понедельник глотала кетанов, во вторник перешла на нимесил, а сегодня утром поняла – всё, приплыли. Щека раздулась, как у хомяка, и даже кофе пить больно.

Клиника в центре встретила меня запахом дорогого парфюма и тихой классической музыкой. Ну еще бы, цены здесь такие, что за один зуб можно месяц в Турции отдыхать. Но доктор Кравцов – золотые руки, это признают все мои знакомые. К нему даже из области приезжают.

В очереди нас трое. Пожилой мужчина с "Коммерсантом" – весь такой солидный, в дорогом костюме, читает что-то про биржевые индексы. И девушка лет тридцати с хвостиком – яркая, в красном пальто, с длинными темными волосами. Красивая, надо признать. Сидит, морщится, прижимает ладонь к щеке. На коленях – дорогая сумка, но потертая по углам.

– Да, Светка, умираю просто, – говорит она в телефон. – Нет, сегодня не могу, у стоматолога торчу... Какого? В "Дента-Люксе"... Да знаю, что дорого, так он же оплачивает... Ну, мой мужчина... Да-да, тот самый...

Я достаю из сумки упаковку кеторола. Руки сами тянутся помочь – вижу же, девчонка мучается.

– Девушка, хотите таблетку? У меня есть обезболивающее.

Она оборачивается, смотрит с благодарностью. Глаза зеленые, чуть покрасневшие от боли.

– Ой, спасибо огромное! Вы моя спасительница. С утра ничего не ела, боюсь, что еще хуже станет.

– На голодный желудок не стоит. – Роюсь в сумке. – Вот, у меня печенье есть. Галетное, не сладкое. Съешьте хоть одно.

Она берет печенье, жует медленно, морщится – видно, больно. Запивает таблетку водой из кулера. Пластиковый стаканчик дрожит в пальцах.

– Меня Марина зовут. А вас?

– Елена.

– Очень приятно. Терпеть не могу стоматологов, – Марина нервно теребит ремешок сумочки. – В детстве так напугали, что до сих пор трясет. В прошлый раз чуть в обморок не упала прямо в кресле. Только ради... – она замолкает, потом машет рукой. – Ладно, что уж там. Только ради любимого человека и пришла. Сказал – надо следить за здоровьем, вот и слежу.

Пожилой мужчина переворачивает страницу газеты с таким шелестом, что мы обе вздрагиваем. Он кашляет в кулак, извиняющийся жест.

– Заботливый у вас мужчина.

Лицо Марины меняется – глаза загораются, на щеках появляется румянец. Вся как-то расправляется, плечи назад, подбородок вверх.

– О, да! Первый раз в жизни попался нормальный. Не жмот и не эгоист. Цветы каждую неделю, подарки... Вчера вот щенка подарил! Корги, представляете? Рыженький такой, с белыми лапками. Я так мечтала! Барсиком назвала.

– Как мило, – я невольно улыбаюсь. Михаил терпеть не может животных. Когда Танюша маленькая была, просила собаку – он наотрез отказался. "Грязь, шерсть, вонь", – говорил.

– Знаете, мне иногда кажется, что это сон, – Марина понижает голос, словно делится сокровенной тайной. – Мой Миша... он такой солидный, состоявшийся. Ему под пятьдесят, а выглядит моложе. Я бы дала максимум сорок два-три. Высокий, подтянутый. Правда, – она хихикает, – лысеть начал немного, но это даже придает солидности. И знаете, что самое забавное? Он так смешно морщит нос, когда смеется. Прямо складочки появляются, как у кролика!

Печенье крошится в моих пальцах. Михаил действительно так делает. Танька с детства дразнила: "Пап, у тебя кроличий нос!"

– И часто он смеется?

Удивляюсь собственному спокойствию. Голос ровный, заинтересованный. Идеальная маска вежливого участия.

– О, он вообще очень веселый! С ним не соскучишься. Правда, говорит, что дома... – Марина прикусывает губу. – Ну, в общем, что давно не чувствовал себя таким живым. Говорит, я вернула ему молодость. Представляете, вчера даже всплакнул, когда щенка дарил. Сказал: "Ты исполняешь мои мечты, которых у меня не было".

"Вернула молодость". Надо же. А я-то думала, у нас нормальная семья. Не идеальная, конечно, но нормальная. Обычная. Как у всех.

– А что, он женат?

Марина краснеет, кивает. Отводит глаза.

– Да. Но они уже давно как чужие люди. Спят в разных комнатах, живут как соседи. Общего – только крыша над головой да дочь. Ей двадцать с чем-то, в универе учится. Он хороший отец, не хочет травмировать ее разводом, пока диплом не получит.

Танька уже второй год в общаге живет. Домой приезжает на выходные, да и то через раз. "Мам, у меня своя жизнь", – говорит.

– Понимаю. Дети – это святое. Нельзя их втягивать во взрослые проблемы.

– Вот именно! – Марина воодушевляется. – Я ему так и сказала: я подожду. Мне тридцать четыре, время есть. Главное, что мы нашли друг друга. А штамп в паспорте... это просто бумажка.

Она такая искренняя в своей наивности. Верит каждому его слову. Светится изнутри. Как я когда-то, двадцать пять лет назад.

– А жена знает?

– Нет, конечно! Миша говорит, она женщина... как бы это сказать... со сложным характером. Может такое устроить... Он боится, что она дочке нервы потреплет. Лучше потихоньку все решить, документы подготовить, а потом просто поставить перед фактом. Тем более, – Марина понижает голос до шепота, – у них уже полгода... ну, вы понимаете... близости никакой. Она вечно то устала, то голова болит, то еще что-нибудь.

Вот как? Две недели назад была очень даже близость. В субботу, после душа. Как обычно – без фейерверков, но и без отвращения. Нормальный супружеский секс людей, проживших вместе четверть века.

– А откуда вы знаете про... близость? Он же не станет такое жене рассказывать?

Марина смущается еще больше.

– Ну... понимаете... когда люди близки, они делятся всем. Миша говорит, что я первая женщина, с которой он может быть полностью откровенным. Что с женой у него всегда было как будто стена. А со мной – полное единение душ.

"Единение душ". Меня передернуло. Не от обиды – от омерзения.

– Ласточкина Марина Игоревна! – медсестра выглядывает из кабинета.

– Ой, это я! – Марина вскакивает, роняя сумочку.

Из нее выпадает визитка. Я наклоняюсь, поднимаю. "Фитнес-клуб "Энергия". Марина Ласточкина, администратор". На обороте написан номер телефона и нарисовано маленькое сердечко.

– Спасибо вам огромное за таблетку! Вы меня просто спасли! Так приятно было поболтать! – Марина забирает визитку, но я успеваю заметить еще кое-что.

Она убегает, а я сижу, сжимая кулаки. На обратной стороне визитки, которую я успела разглядеть, был отпечаток губ. Красная помада. И приписка мелким почерком: "Мой солнышко, если потеряешься – звони! М."

Такой же оттенок помады я видела на воротнике белой рубашки на прошлой неделе. Той самой, с французскими манжетами. Михаил сказал, что какая-то женщина в метро толкнула. Я замочила воротник пятновыводителем, потерла щеткой. Отстиралось не сразу – качественная помада, стойкая.

А я поверила. Как дура.

Прикладываю ладонь к щеке. Зуб затих – таблетка подействовала. Зато теперь ноет где-то глубже. Там, куда не достанет ни один стоматолог.