Паша вернулся из школы раньше обычного. На часах в прихожей показывало время полпервого дня. Обычно он приходил домой после двух, но сегодня отменили сразу два урока, — заболел учитель литературы и русского языка.

До тренировки по борьбе оставалось еще целых три часа. «Успею поиграть в Dendy», — радовался Паша. Он торопливо снял обувь, разделся и стараясь быть бесшумным на цыпочках крался по коридору, чтобы незамеченным шмыгнуть в комнату.

На кухне мама сидела за столом и увлеченно что-то читала, держа в руках листок бумаги. «Надеюсь она не услышала», — пронеслась у Паши мысль и, затаив дыхание, он юркнул к себе.

Час игры пролетел, как мгновение. Все сильнее подступало чувство голода. Неспособный больше бороться с мыслями о еде, Паша решил стащить колбасу из холодильника.

На кухне мамы не было. На плите тихо бурлил борщ, его аппетитный запах разносился по всей квартире. Паша открыл холодильник, — колбасы не нашел, — закрыл дверцу и голодным взглядом осмотрелся: «Что бы тут схомячить?». Привлек внимание листок бумаги на столе: «Похоже на письмо. Но от кого?». Любопытство взяло верх. Он, осмелившись, потянулся за письмом и принялся читать:

«Здравствуй, моя дорогая сестра Светлана!

Давно не писал. Ты уж прости, что так получается.

Каждый год думал, что на следующее лето точно доеду до тебя, но оглянулся, а там позади уже десять лет таких планов. Как жалко, что вера в будущее с формулировкой «все успеем» тормозит жизнь! Не сдаюсь и, как всегда, планирую приехать на следующее лето.

Да и сама могла бы навестить нас хоть раз. В Норильске сурово, холодно, пасмурно, но есть в этом какая-то отрада, ведь здесь, как в жизни, погода твоя лучшая подружка, — понимает тебя, — рисует теми же красками! Познакомишься с нашей карликовой природой: березками и ивами по щиколотку. Попробуешь местной северной рыбки: муксуна, сига, омуля, гольца. Они просто объедение! А если летом приедешь, — желательно в июле, то увидишь, как утром люди выходят на работу в куртках, а вечером возвращаются, — несут куртки под мышкой, а вокруг люди в шортах, шлепках, да дети в босоножках бегают по нерастаявшим сугробам снега. В городе духота, ветра нет, асфальт плавиться, но бледнокожие не жалуются, а радуются таким коротким, но жарким встречам с летним северным солнцем. Иногда разница температуры в течение дня достигает 24 градуса. Представляешь! Но это все может закончиться за пару дней. Есть анекдот «Лето было, но я в тот день работал». Он точно про Норильск.

В целом у нас все хорошо.

Недавно переболел. Три недели провел на больничном, — сильно простыл. Заметил, что с каждым годом все тяжелее переносить. Пятьдесят лет сказываются.

Жена серьезно занялась здоровьем. Йогой занимается три раза в неделю. Лена все меня подстрекает, а я не решаюсь никак.

Настя вольна не по годам. Теперь ее мнение главное, хотя всего семнадцать. А нам что делать? По большей части приходится соглашаться. Не переубедить молодежь, что жизнь — это не картинки в журнале, и смысл ее — не игра: кто краше да статуснее. Может, все-таки дойдет до них, что дела и поступки определяют человека! Ну да ладно, все приходит со временем, с годами. Дело родителей — приучить к культуре, так сказать — сохранить нравственный код, а там может и людской род спасется.

Дочь учит меня пользоваться интернетом, но пока тяжеловато дается — все не разберусь до конца. Надеюсь, следующее письмо настрочу через него, только электронную почту свою напиши.

Как жизнь? Пиши! Буду ждать!

Пашке и Игорю привет от меня.

Рад, что Пашка добрый, умный. Это сам Бог наградил вас славным сыном: не родной телом, но родной душой.

Целую всех!

Твой брат Сергей».

Паша дочитал письмо, хотел было вернуть его на место, но что-то внутри защемило — у сердца, да так сильно! Он решился прочитать последние строчки еще раз. «Не родной… не родной… не родной…», — отзывалось эхом. Глаза округлились: «Не может быть!.. Ошибка!.. Нет, не ошибка!.. Не может быть!».

На кухню зашла мама. Паша с таким отчаянием посмотрел на нее.

— Я … не родной?.. — дрожащим голосом спросил он.

— Ты родной! Дядя ошибся! — сказала мама, прикрыв рот ладонью, и тут же, как подкошенная, присела на стул у стола.

Но Паша понял по испуганному виду мамы: это правда!

— Почему вы мне не сказали? Все знают, а я нет! Наверняка за спиной все смеются надо мной… — его глаза налились слезами.

— Сынок, никто не знает! Только дядя, да я с твоим папой, — быстро произнесла мама. — И ты… ты тоже знал. Тебе четыре было, когда мы усыновили тебя. Ты все понимал тогда. Просто ты забыл!

Паша глубоко задышал, не справляясь с волнением. Утер глаза, бросил письмо на стол и быстрым шагом ушел к себе. В комнате он сел на кровать и, не зная, что делать, просидел неподвижно минут пять, периодически вытирая слезы и шмыгая носом. Затем он встал, взял в руки рюкзак, закинул туда спортивные штаны, футболку и кеды. Вышел из комнаты, тихо прошел мимо кухни: мамы видно не было. Быстро надел куртку и ботинки.

— Я ушел на тренировку! — крикнул он, прежде чем закрыть дверь.

— Сынок... — услышал он голос мамы, захлопнув дверь. Мама еще что-то сказала, но за дверью ее слов было не различить.

Паша бежал по ступенькам вниз и уже точно знал, что на борьбу он сегодня не пойдет.

***

Светлана сидела на кухне и ругала себя за такую невнимательность: «Как я могла оставить письмо на столе?!.. Эх, брат… сослужил же ты службу. Теперь все будет по-другому... Паша постоянно будет с подозрением слушать их: искать в словах и в поведении неискренность, искать отличия между отношением к родному сыну и не родному».

Ее предупреждали, что эту стадию отношений, после того, как усыновленный узнает о себе, приходиться пройти всем. Решение проблемы — время, забота и искренность. Она понимала, что рано или поздно Паша узнал бы, но ему всего двенадцать: слишком тяжелые переживания для подростка.

До вечера Светлана терзала себя мыслями: «Все теперь будет по-другому! Все теперь будет по-другому!». Ничего не помогало отвлечься: ни уборка, ни готовка, ни телевизор. А часы тем временем уже показывали полдевятого вечера: «Где же ты? Где? Неужели сбежал?».

Светлана, вся на нервах, стояла у двери, когда та открылась, и на пороге появился Паша.

— Где ты был? Время уже девять вечера... — спросила она, не понимая, то ли злиться, то ли радоваться.

— Я у Саши Григорьева был, — сказал Паша, виновато посмотрел и тут же опустил взгляд.

Светлана заметила, что сын держит в руке лист бумаги, скрученный свитком. Паша нерешительно протянул его:

— Это тебе, мам. Только читай не здесь.

— Раздевайся и иди ужинать! А то голодный целый день ходишь, — сказала Светлана, прежде чем взять у сына письмо.

— Я у Сашки кушал, так что не буду, — Паша быстро скинул куртку и ботинки и, как ни в чем не бывало, умчался в свою комнату.

— Как хочешь. К домашним урокам тогда приступай! — громко произнесла Светлана вдогонку. Затем она прошла на кухню, села на стул и развернула листок:

«Дорогая моя мама!

Прошу, прости мое любопытство – не должен был я читать твое письмо.

Я сожалею, что испортил тебе сегодня настроение.

Большое СПАСИБО тебе и папе за то, что я обо всем забыл.

Вы лучшие!!!

Уверен, что с вами я скоро опять забуду.

Да, и когда мы поедем к дяде Сергею? Он мне нравится.

Люблю вас!

Паша».

Светлана заулыбалась, сложила в несколько раз лист бумаги, встала, убрала письмо в верхний ящик кухонной полки и пошла к сыну.

— Чай хоть будешь? — у порога в комнату спросила она.

— С кексиками? — Паша обернулся к ней с радостным лицом.

— А как же! Через десять минут приходи.

Светлана вернулась на кухню, поставила кипятить воду, насыпала чая в заварочный чайник, а на уме все это время вертелась строчка письма брата: «… сам Бог наградил вас славным сыном».