- Мам, не нужно... - простонала я, морщась от очередной холодной повязки, что легла на мой пылающий лоб. - Скажи папе, чтобы никуда не шел. Я поправлюсь, правда.

Для пущей уверенности я даже попыталась встать, но тело оказалось таким тяжелым, а постель так и тянула обратно... Не получилось у меня в очередной раз стянуть с себя одеяло, которым мать так старательно накрывала меня.

- Ничего не знаю! - воскликнула мама, в глазах которой плескалась неподдельная тревога. - Ты вся горишь и я понятия не имею, что нужно сделать, чтобы сбить такую температуру. О себе не думаешь, так подумай о нас с отцом... Селена, лежи смирно!

Дверь глухо хлопнула, что дало ясно понять: отец уже умчался. Мама быстро выглянула в окно, тряхнув своими растрепанными волосами. А ведь я и не заметила, как стремительно ее темные пряди приобрели россыпь седых волосков. Сейчас, отчего-то надев на себя маску скорби и заметно сгорбившись, она казалась в разы старше, чем было на самом деле. Мне отчаянно захотелось подняться, обнять ее и успокоить. Только вот ломота в теле усилилась настолько, что любое лишнее движение причиняло мне невыносимую боль.

- Мам, все будет хорошо, - прохрипела я, стараясь, чтобы каждое слово звучало внятно. - Я не умру, и такой, как эти... Я не стану, понятно?

Взгляд родительницы метнулся в мою сторону и читалось в нем одно лишь отчаяние. Она поджала губы, но я чувствовала приближение истерики, которая могла явить себя миру в любой момент. Мы обе знали, что в действительности могло произойти, а потому она даже не нашлась, что мне ответить. Только вот я уже пожалела о своих словах. Хотела доказать ей, что все будет хорошо и я обязательно встану на ноги, а в итоге позволила в очередной раз кануть в яму мыслей, от которых нам двоим становилось дурно.

Сейчас придет врач и осмотрит меня. Но, я, так же как и мама, боялась его вердикта. Нет, в нашем мире страшились не смертельных болезней, не потери конечностей или голода. Здесь опасались смерти, после которой можно воскреснуть. Только вот в подарок к долгой жизни, некоторые получали неуемную жажду крови и становились собственностью короны, чем пользовалась наша власть. И, либо я действительно заболела, либо меня ждет изгнание из собственной семьи, что действительно подобно смерти. А ведь возраст, увы, пока еще позволяет. Всего неделя осталась до моего двадцатилетия и, по мере приближения к этому дню, я видела, как родители становятся менее беспокойными, как страх за своего ребенка постепенно их отпускает. Но неужели это - очередная злая шутка судьбы?

Но, поток моих нерадужных мыслей вдруг прервала резкая боль в груди. Казалось, там , внутри, происходит настоящий пожар. Только вот никакая холодная примочка не способна хоть немного облегчить это состояние. Кинув взгляд в мать, которая в немом ожидании приникла к окну, я изо всех сил стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Последнее, о чем я подумала, прежде чем провалиться во тьму, было то, что не так уж и страшно, если я умру от болезни...

- Селена... Селена, доченька... - рыдала где-то над ухом мама, горько всхлипывая на каждом новом слове. - Пожалуйста, очнись!

Я с огромным трудом разлепила веки. В глаза ударил свет лампы, хотя раньше мне казалось, что под нашим освещением невозможно даже читать - слишком дешевыми и тусклыми были эти светильники. Наконец проморгавшись, я заметила сразу три силуэта над собой. Головы низко опущены и, лишь через миг я смогла понять, что те трое были мамой, папой и нашим соседом, который гордо величал себя врачом. Для бедных районов, мистер Хоус, был единственной надеждой и, если вдруг что-то случалось, он мог прийти по первому зову даже среди ночи. За услуги брал мало, понимая, что обычно люди отдают ему свои последние деньги.

- Зрачки неестественно расширены... - мрачно пробормотал седоусый под нос, внимательно разглядывая мое лицо. - Когда она последний раз ела? Прошло больше суток?

- Да, вчера вечером, когда вернулась домой... - мелко закивала мать, переводя полный надежды взгляд заплаканных глаз на доктора. - Если ей нужно что-то поесть, бульон там... Вы только скажите, я сейчас же что-нибудь приготовлю для нее...

- Не торопитесь, - тихо посоветовал врач, выпрямляясь во весь рост. - Вы говорите, что девушке еще нет двадцати, верно?

- Неделя осталась, неделя! - взвыл отец и я на миг удивилась, сколько силы прорезалось в его голосе. - Даже не думайте об этом!

- Но все говорит само за себя... Я дал ей сильные антибиотики, которые только смог достать. Если Селена не поправится к завтрашнему утру, вам необходимо будет принять меры...

- Господь с вами! - испуганно шарахнулась в сторону мать, прижав ладони к открытому рту. - Она поправится! Поправится!

Мне захотелось прикрыть глаза, чтобы не видеть этого неподъемного отчаяния в глазах родительницы. Мать, которая не готова верить, что ее ребенок в любой момент может превратиться в чудовище, мать, которая из последних сил цепляется за надежду. Но, как сказал врач: "все говорит само за себя".

Я попыталась сглотнуть, но во рту оказалось все настолько сухо, что собственный язык теперь напоминал наждачную бумагу.

- Могу я задать девочке несколько вопросов о ее состоянии? Если вы не против...

Мать, не говоря ни слова, вылетела из комнаты. Следом вскочил и отец. Горькие всхлипы упорно доносились до меня из их общей комнаты, только вот я не могла от этого спрятаться, не могла сбежать.

- Селена, как ты сейчас себя ощущаешь? - хмуро поинтересовался врач, прикладывая ледяную, влажную ладонь к моей щеке. - Жар? Боль в костях? Насколько сильно болит голова?

Я лишь неопределенно мотнула головой, не в силах разлепить губы. Кажется, я совершенно потеряла способность говорить. Но доктор истолковал мое молчание по-своему, что-то с важным видом чиркнув в своей потрепанной книжке.

Очередная вспышка боли, пронзившая все тело, заставила меня вскрикнуть и изогнуться в постели так, что я услышала хруст собственного позвоночника. Меня выворачивало, ломало и волна судорог прошлась от макушки до самых кончиков пальцев.

Доктор вскочил, положив руки на мои плечи так, чтобы крепко прижать к сырой подушке. Краем своего затуманенного сознания я заметила, как мать с отцом влетели в комнату, стараясь вырвать меня из рук растерянного мистера Хоуса. Сам врач, побледнев, отошел куда-то в сторону, и тут к моим губам приникла щербатая кружка с каким-то дурно пахнущим напитком. Я не смогла сделать ни глотка, расплескав все по постели. Однако болезненная волна начала понемногу сходить на нет, вновь оставляя меня разбитую, на грани потери сознания. Перед тем как вновь провалиться в долгожданное небытие, до меня донесся голос доктора, чьи слова прозвучали как всеми давно ожидаемый приговор.

- Я не раз был свидетелем того, как в ее возрасте проходит обращение. Возможно, из-за того, что она почти достигла нужного возраста, это происходит гораздо болезненнее, но мы с вами ничего не можем с этим сделать. Природа давно установила здесь свои правила и вам нужно просто смириться, - отстраненно сказал врач, чем вызвал горестный всхлип моей матери. - Теперь ее сердце будет биться с каждым днем все медленнее, пока не прекратит свою работу окончательно. Вы понимаете, что я обязан оповестить об этом главу Алой академии?

Сквозь сон, в краткие мгновения яви, я еще некоторое время могла слышать душераздирающие стоны матери, в которых нечетко прорезались короткие слова: "Моя девочка... Моя маленькая девочка..."

Накануне вечером.

Сырой, промозглый ветер проникал под одежду, заставляя содрогаться от каждого нового порыва. Не успела тьма опуститься на город, как вдалеке, прямо у подножия склона, начали стремительно загораться огоньки. Там, в покосившихся домишках, было тепло, пахло едой и печным дымом, что создавало хоть и бедный, но все же уют. В одном из таких домиков уже давно поджидали и меня. Только вот я старательно оттягивала тот момент, когда приду и посмотрю в глаза матери. Она сразу прочтет на моем лице, что случилось неладное, и я, не в силах врать, расскажу ей о своем увольнении. Работа, которую я получила всего месяц назад, позволяла чуть более терпимо сводить концы с концами.

Нет, родители никогда не наседали на меня с требованием найти работу и непременно стать опорой семьи. Это было моим собственным желанием, потому что я прекрасно видела, насколько тяжело им приходится. Больной отец, руки которого уже долгое время страдают от артрита, что порой приносит ему невыносимые мучения. Мать, ежедневно прозябающая по семнадцать часов в кухнях дорого дома, по ту сторону ограды, без возможности взять себе выходной. Но, так жили все в этом бедном, никому ненужном районе. Каждый привык к тому, что ему приходиться не жить, а выживать. Но все упорно молчали, скрывая свое отчаяние за вымученными улыбками.

Навернув еще пару кругов по лесной опушке на возвышении, я все же поплелась домой. Холод заставлял идти быстрее, чем хотелось бы. Возникло непреодолимое желание прийти домой, прижаться к груди матери, пропахшей выпечкой и маслом, поцеловать в щеку отца и услышать от них заветные слова о том, что все непременно будет хорошо. Именно дом был тем островком, в котором я могла ощущать безмятежность и умиротворение.

Выйдя на одну из улочек, вдоль которой тянулись крохотные, кирпичные дома, я невольно кидала взгляды на горящие окна, которые стремительно запотевали от внутреннего жара. В столь поздний час никто не спешил выходить на улицу, отдыхая после очередного тяжелого дня. Да и дождь, упорно крапающий с почерневшего неба, никак не располагал к прогулке. Утопая в дорожной грязи, практически полностью зарываясь ногами в чавкающую жижу, я уверенно брела вперед. Лужи я не обходила, порой плюхаясь прямо в них. Ну а какой в этом толк, если ноги мои и без того давно промокли насквозь? К сожалению, мои старые ботинки уже не могли подарить нужное тепло, будучи изношенными до дыр, а купить новые, теперь казалось непозволительной роскошью.

Угрюмо шмыгнув носом и пытаясь наскоро пригладить свои влажные волосы, я шмыгнула внутрь дворика. Калитка грустно простонала под нажимом моей руки и крючок, в котором не было собой надобности, вновь опустился в петлю.

- Мам, я дома! - воскликнула я, появляясь на пороге.

Маленькая прихожая, как и всегда, встретила меня родным скрипом половиц. В нос ударил запах сырости, что упорно проникал сквозь половые щели в дом. Все здесь говорило о бедственном положении своих хозяев, но единственное, что мы могли делать для этого дома - стараться не запустить окончательно. Мама, сколько я себя помню, всячески пыталась придать нашему жилищу свой неповторимый, теплый вид. Она вязала коврики из ненужной ткани, шила из лоскутков салфетки и всегда старательно держала дом в чистоте.

- Зайчик мой, почему так поздно? - подслеповато щурясь, мама выползла из их общей с папой комнатушки. Но, по всей видимости, от нее не укрылось мое внутреннее состояние, потому что она тут же встрепенулась, приложив свои обветренные ладони к груди. - Что-то случилось?

Столько беспокойства было в ее глазах, что сердце мое непроизвольно сжалось, заставив резко выдохнуть. Слабая улыбка, которую я так старательно клеила на свое лицо, тут же поползла вниз. Губы мои задрожали и я ощутила привычную резь в глазах.

- Прости меня, мама... - прошептала я, низко опустив подбородок. Мне было тяжело смотреть на мать.

Она, в силу своей тактичности и безграничной материнской любви, тут же подлетела ко мне. Теплые руки нежно легли мне на спину, прижимая к дородному телу так крепко, будто пытались удушить. Именно в этот момент я поняла, что теперь не могу сдерживаться и град слез полился на ткань маминого ворота ночной сорочки. Какое-то время мы просто стояли, но потом мама принялась монотонно нашептывать мне в макушку столь желанные слова, от которых, кажется, на душе стало чуть лучше.

- Ничего-ничего, зайчик мой, - успокаивающе бормотала мама. - Один плохой день - это не повод для горечи. Зато мы все рядом, мы вместе, верно?

- Верно, - попыталась кивнуть я. - Я сделаю все возможное, чтобы вам с папой было легче. Обещаю, мам.

Ладонь легла мне на голову, ласково погладив. Мне действительно стало лучше от маминых слов. Наверное, стоило сразу идти сюда, в свой родной дом. Стоило постоять вот так с мамой, чтобы понять - потерянная работа, не самое страшное. Страшное - это лишиться кого-то из близких. А когда твой островок цел и невредим, остальной мир уже не кажется таким страшным...

- Иди ешь и ложись отдыхать, - дала совет мама, чуть отстраняясь от меня. Быстро коснувшись губами моего лба, мама сделала шаг назад, с беспокойством на лице оглядывая меня. - Совсем замерзла, еще и промокла... Поставь свою обувь на бак с горячей водой, папа завтра постарается придумать, как лучше починить твою обувь.

Даже отсюда, с порога, я могла слышать, как беспокойно заворочался в постели отец. Не хотелось лишний раз тревожить его, а потому, заверив мать, что все нормально и я скоро лягу, быстро стянула с себя промокший дождевик. Прошлепав в сырых носках на кухню, поставила размякшие ботинки на железный бак в углу комнаты. Дома было тепло, но не достаточно для того, чтобы ходить не ежась от озноба. А может, я просто перемерзла и теперь у меня поднялась небольшая температура. Впрочем, сейчас мне нестерпимо хотелось завернуться в свое одеяло и забыть события прошедшего дня, по крайней мере до утра.

Наскоро перекусив тыквенной кашей, я запила все горячим травяным чаем. Сбор для напитка мама делала сама, заготавливая его практически все лето. Благо, травы в наших лесах были бесплатными, да и сушеные ягоды имели просто неповторимый аромат. Все же, некоторые вещи, такие как сытная еда и теплый напиток перед сном, имели просто чудодейственную способность понять, что в жизни может быть все не так уж и плохо.

Уже перед тем, как окончательно закрыть глаза и погрузиться в долгожданный сон, я все же ощутила некую тревогу. Сердце мое отчего-то заныло, но я могла списать это только на неудавшийся день и потерянную работу, от которой зависело количество хорошей еды на нашем и без того скромном столе. Наверное, я все же заболела и это сильно сказывалось на моем общем состоянии. Только вот болеть нельзя было от слова совсем. Покупка лекарств сильно ударяла по карману. Даже отец, сквозь болезненный скрип зубов, порой изо всех сил отказывался от покупки препаратов, только для того, чтобы сэкономить. Что же, остается надеяться, что противная ломота в костях и возникший вдруг во всем теле жар, к утру не оставят и следа.