Пустота. Ледяная, оцепеняющая, режущая острыми лезвиями. Темнота. Плотная, душная, капля за каплей высасывающая силы. Холод. Сжимающий тисками, царапающий до боли. Она сидит здесь уже вечность, впереди еще одна. Затылок ударяется о шершавую стену. Размеренный стук – единственное, что говорит: она еще существует.

Сквозь огораживающий карцер барьер едва-едва просачивались тонкие нити – не ухватишь. Он крепился на вмурованных артефах – не подберешься. Тот, кто ставил антимагическую изоляцию знал свое дело. А что бы она хотела от карцера Виденшена? Занавеску на двери и форточку для проветривания?

Затылок снова издал отсчитывающий столетия вечности стук. Пустота. Темнота. Холод. Она бьется головой о стену, она сходит с ума. Из груди вырвался рыдающий стон. Астрид зажмурилась до боли, до белесой расплывающейся мути. Сжала пальцы, впиваясь ногтями в онемевшие от холода ладони. Невыносимо. Ей нужен свет. Хотя бы свет, чтобы убедиться – она еще здесь, она еще жива.

Оцепеневшее от холода и пустоты тело еле шевелилось. С усилием, словно протаскивая сквозь толщу воды, Астрид вытянула вперед руку и заставила себя сосредоточиться. Зажечь примитивный «светляк» – что может быть проще? Это же не градусную сетку сплести в условиях штормового ветра. Нащупала тонюсенькую нить, ухватила, едва дыша, осторожно потянула…

Ба-бах!

Тяжелая дверь с дребезжанием ударилась о стену. Астрид распахнула зажмуренные глаза: на пороге стояли двое. Бьющий из коридора свет слепил, узница видела лишь темные силуэты. Один – высокий, с ушами размером с пол головы – точно смотритель Хальф. Второй значительно ниже, но явно выше Астрид и не в юбке, а в штанах. На преподавателя не похож. Кто это?

– Давай, Поляков, шевелись, – послышался похожий на рокот камней голос Хальфа. – Повезло тебе – хоть поговорить будет с кем.

– Сам себе завидую, – откликнулся названный Поляковым и перешагнул порог.

– Не шумите тут и, если что, не стучите. Все равно не приду, – добродушно пророкотал Хальф, закрывая дверь.

Камера опять погрузилась в тьму, а тело сковало оцепенение. Пустота внутри наполнилась заполошным звоном: что происходит?! Астрид никогда не слышала, чтобы в карцере сидели по двое. Опыта у нее, конечно, нет – это ее первое наказание за все семь лет, она даже наряды еще никогда не получала, – но смутно припоминались строчки из Устава Виденшена в разделе “Дисциплинарные наказания”. Что-то вроде “одиночное заключение в карцер сроком не более трех суток для старших курсов, сроком не более суток для средних курсов”.

Словно намотавшееся душное одеяло, снова давила темнота. Астрид настороженно прислушалась. Судя по звуку, неожиданный сосед устроился напротив. Вопросы в голове панически множились: кого к ней подсадили? почему? зачем? чего от него ждать? Он молчал, она тоже. Сокамерника не видно и не слышно, но Астрид остро чувствовала его присутствие. Темнота давила. Дьявол с ним – с антимагическим барьером, ей нужен свет! Если она не начнет видеть, то точно завоет от паники и пустоты.

Вскинув руку, Астрид нащупала обрывок нити, потянула ускользающий кончик. Ну же, еще чуть-чуть! Она начала завязывать узелок… Обрыв!..

– Scheisse!* – не сдержалась Астрид, с досады ударив кулаком об пол. – Scheisse! Scheisse! Scheisse!

Глубоко вздохнула, гася вспыхнувшее бешенство. Сосредоточилась. Просачивающиеся сквозь барьер нити, ускользая, едва уловимо колыхались. Наконец, она ухватила одну. Осторожно потянула. Завязала первый узелок, перекрест… Медленно, словно первокурсница, она плела простенький узор по намертво отпечатавшейся в голове схеме.

От напряжения рука мелко задрожала, ее свело судорогой. Обрывающий нить и запускающий чар щелчок едва не сорвался, но Астрид совладала с пальцами.

«Светляк» на долю секунды полыхнул слепящим солнцем, но мгновенно свернулся в маленький шар и бесшумно завис. Мягкий свет разогнал душную тьму, показалось даже, стало немного теплее. Астрид зачарованно смотрела на парящий перед ней сияющий шарик. У нее получилось. Торжество и ликование сотрясли пустоту триумфальными трубами. У нее получилось! Она потянулась к свету…

– Неплохо, – с легкой ленцой сообщил чуть хрипловатый голос.

Отдернув руку, Астрид настороженно взглянула на источник звука. Слабо освещенное маленьким «светляком», лицо Полякова показалось смутно знакомым. Волосы скорее коротко стриженные, но при этом лохматые – челка почти закрывает глаза; скорее светлые, но не блондин. Черты лица скорее приятные, чем правильные. Вообще, сокамерник был скорее интересен, чем красив, взгляд темных глаз задумчив и немного насмешлив.

Он сидел у противоположной стены, сложив руки на поднятых к груди коленях. Верхние пуговицы бордового кителя расстегнуты, круглоносые форменные ботинки на толстой подошве блестят. Старший Виденшен, но не с их курса, а значит девятый или десятый.

Внезапно Астрид стало обидно – вообще-то они в изолированном от магии помещении. Вздернув подбородок, она неприязненно переспросила:

– Неплохо? – Скривив губы, едко добавила: – Может, покажешь, как выглядит хорошо?

– Не сегодня, – с все той же раздражающей ленцой усмехнулся Поляков.

Оперся спиной о стену, вытянув, скрестил ноги, заложил руки за голову и окинул Астрид изучающим взглядом, от которого ей стало не по себе. Она отвела глаза, и, хмыкнув, натянула темно-серую шерстяную юбку пониже. Холодно.

– Ты Поющая? – не то спросил, не то сообщил Поляков.

Непроизвольно коснувшись светло-голубого с бледно-золотым драконом шеврона на рукаве, Астрид ядовито поинтересовалась:

– И как ты догадался? Что, какие-то проблемы?

– Какие мы колючие, – снова усмехнулся Поляков и, чуть помолчав, добавил: – Никаких проблем, не волнуйся.

С языка так и рвалось: «я и не волновалась», но это прозвучало бы как-то совсем по-детски, поэтому она промолчала. Только фыркнула и, сложив руки на груди, демонстративно уставилась в сторону. И вовсе она не колючая. Просто сосед раздражает. Вроде и не говорит ничего плохого, но говорит так, что бесит.

Поляков молчал и просто смотрел на нее. Не сказать, чтобы неприятно, но его изучающий взгляд чувствовался, как прикосновение. Внезапно Астрид смутилась. Рука сама потянулась к заплетенным в сложную косу волосам проверить, не растрепались ли, но она тут же отдернула ее и принялась пристально изучать ногти. На безымянном пальце скоро сломается… Медленно тянулись минуты. Молчание давило не хуже темноты. Наконец Поляков предложил:

– Может, познакомимся, Колючка? Нам тут еще долго сидеть.

Астрид исподлобья взглянула на него. Лучше бы не напоминал. Сейчас она уже не знала, что хуже – тихо сходить с ума одной или в компании этого раздражающего типа. Но он прав – надо бы представиться, простая вежливость. Неохотно ответила:

– Астрид Рóзен. Тебя?

– Андрей Поляков.

Они снова замолчали. Мечущаяся в пустоте паника немного улеглась. Ситуация странная, но Поляков не выглядел опасным. Похоже, для него их совместное сидение такая же неожиданность.

Немного прибавив «светляку» яркость, Астрид украдкой всмотрелась в шеврон на рукаве сокамерника. Равносторонний черный крест на сером фоне. Инквизитор? Кадеты этого направления опасные, но не буйные, и Астрид совсем успокоилась. В пустоте неожиданно пустило росток любопытство: что натворил сдержанный инквизитор, чтобы получить карцер?

Поляков пошевелился. Согнув ноги, положил руки на колени, так, что кисти свисали вниз и, прислонившись затылком к стене, хмуро глядел куда-то поверх ее головы. У него оказались красивые руки – крупные с длинными пальцами и аккуратными ногтями. Вспомнилась бабушка: “Руки могут многое рассказать о человеке. Смотри на них, а не на улыбку”. Руки Полякова говорили: парень он неплохой.

Перекинув косу через плечо, Астрид, раздумывая, провела по ней сверху-вниз и, решившись, спросила:

– За что тебя сюда?

Поляков перевел на нее хмурый взгляд. Поморщился и неохотно ответил:

– За драку возле директорского кабинета. Ничего нового и интересного.

Астрид нахмурилась. “Ничего нового”? Вот и верь после этого бабушке. Руки у Полякова красивые, но, похоже, он драчун и опытный сиделец. Хилый росток любопытства окреп и выпустил еще один листик: интересно, с кем и по какому поводу подрался инквизитор? С кем-то из своих или традиционно сцепился с боевым магом?

Внезапно глаза Полякова блеснули и, не успела Астрид моргнуть, как он оказался возле нее. Уселся напротив, скрестив ноги по-турецки, чуть наклонил голову на бок и поинтересовался:

– А ты как тут оказалась?

Вздрогнув, Астрид вжалась спиной в стену. Только что Поляков расслабленно сидел на другом краю камеры. Она даже не подозревала, что спокойные темники способны так быстро двигаться – скоростью славились буйные громилы.

Взметнувшаяся паника выбросила из памяти утреннее воспоминание: Шоколадная аудитория и Зосим Драгомиров. Видимо, сегодня желчный пузырь профессора форбамагии переполнился – оскорбления и ядовитые замечания так и сыпались из него. Астрид уже не помнила, кому и что он сказал, но отголоски охватившего ее тогда бешенства даже сейчас пробились сквозь бушующую панику. Мерзкий старикашка, который только и может, что унижать студентов. Так она ему и сказала. Громко. На всю аудиторию.

Каждое ее слово – правда, и Драгомиров это заслужил. Однако Устав Королевской академии Виденшен таких вольностей не допускал, поэтому… Карцер. Холодный каменный мешок без окон; хлеб и вода; тонюсенький матрас и темнота. И поблескивающие из-под упавшей челки темные глаза напротив. Сюрприз.

Поляков сидел неподвижно, его поза не таила угрозу, и Астрид почувствовала легкий жар на щеках. Ну вот, сходу выставила себя трусихой, а теперь еще и раскраснелась, как спелая помидорка. Отведя взгляд, она как можно небрежней сказала:

– Назвала Драгомирова мерзким старикашкой.

– Серьезно? – с каким-то веселым удивлением спросил Поляков. – Ну ты даешь.

– А что, это твой любимый профессор? – ехидно поинтересовалась Астрид.

Она сильно сомневалась, что в академии найдется хотя бы один человек, которому нравится Драгомиров. Ядовитый, высокомерный, несправедливый… Мысленно Астрид одернула себя – перечислять “достоинства” профессора она могла долго.

– Нет, назвала ты его точно, – усмехнулся Поляков. – Просто не ожидал от Поющей.

– Почему? – удивилась Астрид.

Темник пожал плечами:

– Драконы к людям равнодушны, любовь и ненависть им чужды.

Каждый раз, когда Астрид слышала эту фразу, в ее душе вспыхивала злость от ранящей своей несправедливостью неправды. Да, семь лет назад они с Сиф слились, но, став целым, остались собой. Объяснить это сложно, понять – еще сложнее, и какой-то ленивый идиот придумал эту дурацкую фразу, ставшую расхожим мнением.

– Так говорят только кретины, которые никогда не встречали Поющих, – зло процедила она. – Ты в карцер попал прямо из дома? – Астрид окинула его взглядом. – Китель на тебе вроде бордового цвета.

Глаза Полякова снова блеснули, будто мелькнула искра в тлеющих углях. Он вскинул руки и быстро сказал:

– Не кипятись. Извини, если задел.

Еще разок окинув его взглядом, Астрид отвернулась. Поляков поднялся и быстро исполнил “бег на месте, поднимая колени к груди”, а после “махи руками крест-накрест”. “Согреться пытается”, – сообразила Астрид и, поежившись, обхватила себя руками. «Светляк», конечно, светил, но все-таки не грел.

Злость утихла. В конце концов Поляков не виноват, что кретин, да и впечатления полного идиота не производит. Астрид быстро-быстро потерла себя ладонями по плечам:

– Холодно…

– Да уж, – откликнулся марширующий на месте Поляков, – признаться, задница заморозилась.

“Он же сидит на голом камне”, – запоздало сообразила Астрид. Передвинулась на край матраса и как можно непринужденнее кивнула на освободившееся место рядом с собой.

– Садись. На матрасе все теплее.

Поляков перестал маршировать и – как показалось Астрид – охотно уселся рядом с ней. Порылся в кармане и протянул на раскрытой ладони несколько полосок вяленого мяса:

– На. Тоже согревает. Не стесняйся, у меня еще есть.

Астрид изумленно смотрела на полупрозрачные, темные со светлыми прожилками пластинки. Как он умудрился протащить в карцер еду, и где, вообще, сумел добыть мясо?! Она любила Виденшен, ей здесь нравилось все, кроме кухни – рыба вареная, рыба жареная, рыба пареная, рыба соленая, копченая и еще непонятно какая. Мясо подавалось только по праздникам. Осторожно, как величайшую ценность в мире, она взяла два кусочка. Положила в рот, начала жевать и едва не застонала от удовольствия – ничего вкуснее в жизни не ела.

– О́дин великий, как же вкусно… – искренне промычала Астрид.

Поляков только хмыкнул. Засунул в рот кусок, остальные, подбросив на ладони, протянул еще ближе:

– Говорю же, ешь, не стесняйся.

Астрид взяла еще кусочек. Она жевала жесткое мясо, наслаждаясь каждым мгновением. У нее едва слезы на глазах не выступили от удовольствия. Мясо закончилось неприлично быстро, но, действительно, немного согрело. Да и сосущее чувство в животе утихло.

– А ты всегда носишь с собой еду? – поинтересовалась она.

– Да, – серьезно кивнул в ответ Поляков. – Люблю перекусить в неурочное время, да и никогда не знаешь, где ночевать придется.

– То есть?

– А, не бери в голову, – отмахнулся он.

Они снова замолчали. И просто сидели рядом. Но теперь молчание почему-то не давило и не угнетало. Шарик «светляка» парил перед ними, освещая тонкий комковатый матрас. По телу растекалось робкое тепло – и от съеденного мяса, и от сидящего рядом парня. Будто она снова возле Сиф... Откинув голову, Астрид прислонилась затылком к стене. Заполнившаяся было пустота внутри задребезжала, из памяти всплыло воспоминание…

…Двенадцать девочек в серых кителях и темных шерстяных юбках до колен стоят кругом. В центре на золотистом песке лежат шесть крупных разноцветных яиц. Одно из них – темно-синее с серыми прожилками сразу привлекает внимание. Она почти не замечает другие яйца и других девочек. А потом на матовой скорлупе появляется первая – совсем маленькая – изогнутая, как молния, трещина. Нестерпимо хочется расширить ее, добавить новые, освободить заключенное внутри создание, но приходится сдерживаться. Дракон выбирает ведунью, и никогда наоборот.

Трещины множатся, ширятся и, наконец, скорлупа распадается ошметками, а на теплый песок с писком вываливается серебристо-синее Чудо. Тонкая изогнутая шея, острая мордочка с ярко-синими глазами, полупрозрачные, еще поблескивающие влажные крылья. Хочется подбежать, прикоснуться, но приходится сдерживаться – дракон выбирает ведунью, и никогда наоборот.

И это головокружительное чувство, когда, нетвердо стоя на тонких лапах и растопырив крылья, маленькое серебристо-синее создание, спотыкаясь, ковыляет к ней и утыкается в протянутые ладони. И этот невероятный всплеск, когда магия десятилетней девочки и новорожденного дракона сливаются...

Семь лет они были едины, и вот на восьмой антимагический барьер отрезал их друг от друга. Пустота. Ее не заполнить ничем. Если ей так плохо, что же сейчас чувствует Сиф…

– О чем ты задумалась? – неожиданно спросил Поляков. В голосе прозвучал искренний интерес.

Не глядя на соседа и не отнимая затылка от стены, Астрид покачала головой. Рассказывать инквизитору о пустоте внутри? Невозможно объяснить слепому от рождения цвет осеннего неба. Однако неуставной сокамерник хорошо отвлекал, и боль от кровоточащей пустоты становилось переносить легче. К тому же хотелось его как-то отблагодарить за вкуснейшее мясо.

Запустив руку в карман, Астрид нащупала бархатный мешочек. Перед заключением в карцер у нее отобрали все личные вещи, даже зеркальце и расческу, а его почему-то оставили. В нем хранились бабушкины гадальные руны из лунного камня. Старинные, они передавались в их семье старшей в своем поколении, когда ей исполнялось тринадцать лет. Мама почему-то отказалась. Может, как и папа, не воспринимала гадание всерьез. С родителями Астрид не спорила, но верила бабушке, которая говорила: “Руны не предсказывают, они рассказывают. Просто нужно уметь их услышать”. Обычно Астрид не носила мешочек с собой, а сегодня почему-то взяла. Как чувствовала.

Резко оторвавшись от стены, она предложила:

– Хочешь, я тебе погадаю?

– Погадаешь? – лицо Полякова недоуменно вытянулось, но тут же скривилось. – Я в это не верю.

Еще один скептик.

– Ну, как хочешь. – Астрид отвернулась, стараясь не показать, что ответ ее задел.

Поляков кашлянул, потом послышался шорох. Астрид скосила глаза. Темник сполз вниз и, перевернувшись на бок, вытянулся поперек матраса, опираясь на локоть и скрестив ноги.

– А, знаешь… – протянул он. – Давай!

Хотелось сказать что-нибудь язвительное, но в голову сходу ничего не пришло. Развернувшись лицом к соседу по матрасу, Астрид поджала одну ногу, вытащила из кармана мешочек с рунами и, положив перед собой, развязала.

– На что гадаем? – деловито уточнила она.

– Blin, ну я откуда знаю!

Первое слово – видимо, по-русски – она не поняла, но переспрашивать не стала.

– Ла-адно, – протянула гадалка, припоминая известные ей расклады. – Ну, например, кто ты есть, каким ты хочешь стать и как тебя видят другие?

Судя по молчаливому пожатию плеч, Поляков не возражал. Астрид не смогла сдержать улыбку – она любила гадать. Условия, конечно, не самые подходящие – нет свечи, но придется обходиться тем, что есть. Она подтянула «светляк», и тот завис перед ее лицом. Вскинула перед собой руки с поднятыми ладонями, нащупала просочившиеся ниточки и, ухватив горстью, потянула. На этот раз те поддались почти без усилий. Выдернув пучок, Астрид, быстро связывая короткие обрывки, закрутила нити вокруг «светляка» – не узор, свободное плетение.

Шарик налился серебристым сиянием, мягкой ладонью подхватившим мешочек. Тот медленно воспарил и остановился под «светляком».

– Скажи «кто я», – попросила Астрид.

– Кто я? – послушно повторил Поляков.

Мешочек завертелся, стуча пересыпающимися камешками. Серебристое сияние погасло, вращение остановилось. Гадалка опустила руки. Мешочек плюхнулся на матрас перед ней, а «светляк» поднялся повыше. Прикрыв глаза, Астрид засунула руку в мешочек, взяла три камешка и бросила перед собой. Отстраненно взглянула на выпавшие руны. Турисаз, Хагалаз, Перт в перевернутой позиции.

– Та-а-ак, – протянула Астрид. – Ты любишь решать сложные и разные задачи, докапываться до правды. Людей ценишь за поступки, при необходимости прешь напролом. – Она коснулась следующей руны. – М-м-м, ты хочешь быть не таким эмоциональным и…– о! – и более успешным. – Осталась последняя руна. Подняв глаза на слушающего со скептической миной Полякова, Астрид улыбнулась: – И напоследок у меня плохие новости: окружающие думают, что ты саркастичный и недисциплинированный циник.

– В чем-то они даже правы, – засмеялся Поляков и, сев прямо, добавил: – Это было… занятно.

Собрав камешки, Астрид спрятала мешочек обратно в карман и спросила:

– Как думаешь, сколько времени?

– Думаю, самое время для отбоя, – задумчиво ответил Поляков.

Замерев, словно ее резко заморозило, Астрид судорожно сглотнула. Об этом она как-то не подумала. Ширина матраса достаточна для одного человека. О том, чтобы лечь на голый пол, речь даже не заходила.

Сметая радость от гадания, в пустоте забила могучими крыльями паника. Перспектива спать в одной комнате – да что там комнате, на одном матрасе! – с незнакомым симпатичным парнем волнительно смущала.

Поляков тем временем встал и скрылся в темном углу. Пошарил там, потом в другом и снова появился в круге света с тонким шерстяным одеялом в руках:

– Ты, наверное, удивишься, но второй матрас я не нашел. И одеяло только одно.

Не шевелясь, Астрид молча смотрела на него. Поляков взъерошил волосы на затылке. Перевел взгляд с одеяла в своей руке на пол, потом на матрас, глянул на Астрид и едва слышно пробормотал:

– Нет, без одеяла она точно duba vrezhet. – Потом вскинул подбородок и, криво улыбнувшись, с вызовом поинтересовался: – Переживешь одну ночь на матрасе с недисциплинированным циником? Постараюсь не слишком громко храпеть.

Пытаясь совладать с внезапным волнением, Астрид молча пялилась на него. Наконец спросила:

– А мы поместимся?

Поляков усмехнулся и, бросив одеяло на матрас, начал расстегивать китель.

– Вот и проверим, – вкрадчиво проговорил он.

Щеки запылали, будто их драконьим огнем обожгло, панику смело вспыхнувшее бешенство – что он о себе возомнил?! Вскочив на ноги, Астрид едва удержалась от «высокого удара прямой ногой с разворота», вовремя сообразив, что на ней длинная довольно узкая юбка. Одним прыжком скрывшись в темноте, она приложила к лицу вечно холодные ладони, впервые искренне обрадовавшись этой своей особенности.

– Ты бы лучше далеко не уходила, ночь на дворе, – хмыкнул Поляков. – Ненароком еще на хулиганов наткнешься.

Сняв китель, свернул его и положил вместо подушки. Быстро расшнуровал ботинки, скинул их и улегся на бок, повернувшись лицом к стене и почти вжавшись в нее. Пошарил рукой, нащупывая одеяло и, кое-как расправив, натянул на себя край. Закрыв глаза, буркнул:

– Спокойной ночи. Когда нагуляешься, свет не забудь погасить.

– Ха-ха, смешно, – процедила Астрид.

Бешенство сменилось злостью. Она злилась на себя, на Полякова и на того, чьими стараниями создалась такая ситуация. Идущий от каменного пола холод пробился сквозь толстые рифленые подошвы и леденил ступни. Она стоит-то всего ничего, а ноги уже замерзли. Как только Поляков сумел так долго просидеть?

Злость помогла совладать со смущающим волнением. Подумаешь, поспать на одном матрасе с каким-то кадетом. Вот, если бы Поляков был девушкой, она бы так же паниковала? Пылающие щеки остыли. Вот именно, просто представим на неожиданном сожителе юбку, а не штаны. Отняв руки от лица, Астрид бесшумно шагнула к матрасу.

* Черт! Черт! (нем.)