Вероника опоздала. Третий раз за неделю. Она влетела в ординаторскую, на ходу застёгивая халат, а там они. За столом сидели оба. Роман и Давид. Между ними висело такое напряжение, что, казалось, воздух вот-вот затрещит от электрических разрядов. Давид сидел прямо, как всегда – спина не касается спинки стула, руки сложены перед собой. Роман, наоборот, развалился, закинув ногу на ногу, но его расслабленная поза обманчива – челюсть напряжена, пальцы барабанят по столу.

– Доброе утро, хотя какое уж тут доброе, когда вы опять друг на друга волком смотрите, – она попыталась звучать беззаботно, хотя внутри всё горело от предчувствия очередной сцены.

Давид медленно повернул к ней голову. Движение настолько размеренное и контролируемое, что становилось почти угрожающим.

Его глаза – тёмные, почти чёрные – смотрели с таким осуждением, что хотелось оправдываться, как школьнице перед директором. Но Вероника заставила себя выпрямиться и ответить с вызовом.

– Я проспала, бывает же такое с нормальными людьми, которые не встают в пять утра, чтобы выстроить идеальный график.

Роман хмыкнул и откинулся на спинку стула. 

– Это становится системой, и меня это начинает серьёзно беспокоить. Вчера ты опоздала на восемь минут, позавчера на пятнадцать, а сегодня уже почти на двадцать. Прогрессия не в лучшую сторону.

У него была эта привычка – растягивать слова, когда злился. Вероника знала все его привычки. И Давида тоже. Три года работы бок о бок – узнаешь человека лучше, чем собственных родственников.

– Вы что, серьёзно ведёте учёт моих опозданий? У вас что, больше заняться нечем? Может, лучше бы пациентами занимались, а не считали минуты?

Она бросила сумку на свой стол – резко, с грохотом. Ручка покатилась по столешнице и упала на пол. Никто не стал её поднимать.

Давид встал. Медленно, словно каждое движение было заранее просчитано. Подошёл ближе – не вплотную, но достаточно близко, чтобы она почувствовала запах его одеколона. Дорогой, сдержанный, с нотками бергамота. И кофе – он всегда пил кофе, литрами, особенно перед сложными операциями.

– А ты думала, никто не замечает твоей необязательности? Или ты считаешь, что правила для всех, а ты у нас особенная?

Вероника хотела оттойти назад, но за спиной был стол. Пришлось задрать подбородок и смотреть ему в глаза. Плохая идея – в такой близости она видела каждую ресницу, каждую морщинку в уголках глаз. И ещё – беспокойство, спрятанное за маской строгости.

– В реанимации люди борются за жизнь, врачи пытаются их спасти, а наш главный координатор, который должен всё организовывать, преспокойно спит дома. Как тебе не стыдно?

– Никто не умер из-за моего опоздания! И вообще, я всегда выполняю свою работу качественно, так что не надо тут устраивать трагедию из-за каких-то минут!

Роман тоже поднялся. Движение резкое, стул отъехал назад и ударился о стену. Теперь они стояли по обе стороны от неё, как два стража у ворот. Или как два хищника, загнавшие добычу в угол.

– Пока не умер. Но если ты продолжишь относиться к работе так легкомысленно, это всего лишь вопрос времени.

Он стоял слева, Давид справа. Вероника чувствовала жар их тел, слышала дыхание обоих. У Романа оно было чуть сбивчивое, злое. У Давида – размеренное, но глубокое, как перед прыжком в воду.

– Что вы хотите этим сказать? Что я плохой специалист? Уволите меня? Давайте, действуйте! Найдёте другого координатора, который будет терпеть ваши постоянные выходки и эту вашу вечную войну за первенство.

Давид чуть наклонил голову. Очки сползли по переносице, он машинально поправил их – жест, который она видела сотни раз. Обычно это означало, что он обдумывает что-то важное.

– Какие именно выходки ты имеешь в виду? Конкретизируй, пожалуйста.

Голос стал ниже. Она знала эту интонацию – так он говорил перед самыми сложными операциями, когда нужна была абсолютная концентрация.

– Вы прекрасно знаете, о чём я говорю. Эта ваша вечная война за то, кто лучше, кто главнее, кто больше операций провёл, у кого процент успешности выше. Вы как два петуха в курятнике, честное слово. А я между вами как...

Она запнулась. Слово вертелось на языке, но произнести его означало признать то, что она старательно игнорировала последние месяцы.

– Как что? Договаривай, не останавливайся на самом интересном месте.

Роман шагнул ближе. Теперь она чувствовала тепло его тела через тонкую ткань халата. Он всегда был как печка – горячий, даже в холодной операционной.

– Неважно, забудьте, что я сказала.

Она попыталась протиснуться между ними, но Давид сделал едва заметное движение – не преградил путь, но оказался так, что пройти мимо означало бы коснуться его. А прикасаться к любому из них сейчас было опасно. Слишком много электричества в воздухе.

– Нет, теперь уж будь добра, закончи свою мысль. Как что ты между нами? Мне действительно интересно услышать.

Давид обошёл стол. Движения плавные, уверенные – так он двигался в операционной, когда каждый жест должен быть выверен до миллиметра.

Вероника подняла голову, встретилась с ним взглядом. Секунда тянулась как час. В ординаторской было тихо – только гудение старого холодильника в углу да приглушённые голоса из коридора. Где-то хлопнула дверь. Прокатилась каталка – характерный скрип левого колеса, которое вечно заедало.

– Как приз, если хотите знать. Как трофей, которым вы меряетесь. Кто первый пригласит на свидание, кто первый добьётся расположения. Думаете, я слепая и не вижу этих ваших взглядов, намёков, случайных прикосновений?

Тишина. Тяжёлая, густая, как перед грозой. Роман переглянулся с Давидом поверх её головы. В этом взгляде было что-то, чего она не смогла прочитать. Понимание? Вызов? Признание?

– Ты ошибаешься, Вероника. Дело совсем не в соревновании, и ты это прекрасно понимаешь, просто не хочешь признавать.

Давид говорил тихо, но в голосе появилось что-то новое. Не профессиональная отстранённость, к которой она привыкла. Что-то личное, почти интимное.

– А в чём же тогда дело, просветите меня?

Роман прошёлся по комнате – три шага до окна, три обратно. Остановился, засунул руки в карманы. Вероника знала – он так делает, когда пытается контролировать себя, чтобы не жестикулировать слишком активно.

– В том, что ты нравишься нам обоим, и мы оба прекрасно об этом знаем. И самое паршивое в этой ситуации то, что никто из нас не знает, что с этим делать. Потому что мы коллеги, потому что это усложнит работу, и потому что мы оба не привыкли отступать.

Он говорил просто, без обычной игривости, которой прикрывался как щитом. Сейчас щит упал, и Вероника видела его настоящего – растерянного, злого на себя за эту растерянность, но честного.

 Сглотнула, попыталась что-то сказать, но слова застряли где-то между умом и языком.

– Мне нужно работать. У меня куча документов, отчёты за неделю не готовы, так что давайте закончим этот странный разговор.

Она снова попыталась пройти мимо, но Давид не двинулся. Стоял как скала – спокойный снаружи, но она видела, как пульсирует жилка на его виске. Признак сильного волнения, который он не мог контролировать.

– Нет, мы это обсудим именно сейчас. Хватит убегать от очевидного.

– Что тут обсуждать? Вы оба взрослые мужчины, я взрослая женщина. Разберёмся как-нибудь потом, когда эмоции улягутся.

Она попыталась обойти его с другой стороны, но Роман оказался там. Не загораживал путь прямо, но стоял так, что пройти означало бы почти прижаться к нему. А она помнила, что было в прошлый раз, когда они оказались слишком близко – искра, пробежавшая по позвоночнику, желание, которое пришлось подавлять неделю.

– Как именно разберёмся? Будешь встречаться с нами по очереди? Составишь расписание – понедельник-среда-пятница со мной, вторник-четверг с ним? Или как ты себе это представляешь?

В голосе Романа появилась горечь. Он отвернулся к окну, смотрел на парковку внизу. Вероника знала, что он видит – ряды машин, старый клён у входа, который каждую осень сбрасывал листья прямо на капоты, и медсестёр, выбегающих покурить.

– Не говорите глупостей, я вообще не собираюсь ни с кем встречаться. У меня работа, карьера, планы на жизнь.

Давид издал короткий смешок. Не весёлый – скорее саркастический.

– А что ты предлагаешь тогда? Сделать вид, что ничего не происходит? Выбрать одного и послать другого к чёрту? Или может, вообще уволиться и сбежать от проблемы?

Его очки снова сползли, но он не стал их поправлять. Смотрел на неё в упор, и от этого взгляда хотелось сжаться, стать невидимой. Но Вероника заставила себя выпрямиться, расправить плечи.

– Может быть! Может, это единственный разумный выход из этой дурацкой ситуации!

– Тогда выбирай. Прямо сейчас. Кого из нас ты хочешь видеть в своей жизни, а кто должен исчезнуть и больше не беспокоить тебя своим присутствием.

Вероника перевела взгляд с одного на другого. Давид – всё ещё в костюме, хотя рабочий день начался давно. Он всегда переодевался в последний момент, словно костюм был бронёй, защищавшей его от мира. Сейчас пиджак расстегнут, галстук чуть ослаблен – признаки волнения, которые замечали немногие. Роман уже в медицинской форме, но верхняя пуговка расстёгнута, рукава закатаны. На левом предплечье виднелся тонкий шрам – память о студенческих годах, когда он участвовал в нелегальных гонках на мотоциклах.

Оба красивые, но по-разному. Давид – классическая красота, правильные черты, всегда идеально выбрит, волосы аккуратно уложены. Роман – более резкий, угловатый, с вечной трёхдневной щетиной, которая почему-то ему невероятно шла, волосы вечно взъерошены, будто он только что снял шлем.

Оба умные, талантливые хирурги. Оба хотят её.

И оба ждут ответа.

– Я не могу выбрать, и вы прекрасно это знаете. Это нечестно – ставить меня в такое положение.

Тишина. Где-то на другом этаже работала дрель – наверное, снова что-то ремонтировали в старом крыле. Из коридора донёсся смех – молодые интерны о чём-то шутили. Нормальная больничная жизнь текла своим чередом, пока в ординаторской происходила эта странная сцена.

– Почему не можешь? Что тебе мешает?

Давид подошёл ближе. Теперь между ними было меньше метра. Вероника видела, как он сглотнул – кадык дёрнулся. Тоже нервничает, хоть и прячет это за маской спокойствия.

– Потому что вы оба... Господи, это же полное безумие. Мы работаем вместе, видимся каждый день. Любые личные отношения всё испортят.

– Вероника, посмотри на меня внимательно.

Давид мягко взял её за запястья. Прикосновение обожгло даже через ткань халата. Его руки были тёплыми, сухими, с длинными пальцами хирурга. Руки, которые спасали жизни. Руки, которые она представляла на своей коже больше раз, чем готова была признать.

Он заставил её опустить руки, которыми она закрывала лицо. Не грубо, но настойчиво. Вероника подняла глаза. В его взгляде было что-то новое. Не холодная собранность, к которой она привыкла за три года. Жар. Настоящий, обжигающий, тщательно сдерживаемый.

– Я могу дать тебе стабильность, которой тебе так не хватает. Нормальный дом, а не съёмная квартира в старом районе, где вечно ломается лифт. Семью, которую ты потеряла, когда умерла мама. Уверенность в завтрашнем дне, планы на будущее, которые обязательно осуществятся. Со мной ты будешь знать, что тебя ждёт через год, через пять, через десять лет.

Пока он говорил, большие пальцы поглаживали кожу на запястьях, там, где бился пульс. Лёгкие, почти невесомые касания, от которых по телу расходились волны жара.

– А я могу дать тебе то, чего у тебя никогда не было – настоящую страсть, а не расчёт. Приключения, а не расписание. Свободу быть собой, а не играть роль идеальной женщины. Жизнь на полную катушку, когда каждый день – это новое открытие.

Роман встал с другой стороны. Не касался, но стоял так близко, что она чувствовала тепло его тела, запах – острый мужской парфюм, немного антисептика, и что-то своё, уникальное, от чего кружилась голова.

– Прекратите немедленно! Вы что, на восточном базаре? Расхваливаете товар, торгуетесь? Мне противно это слушать!

Она вырвала руки из хватки Давида – резко, почти грубо. Отступила к окну, прижалась спиной к холодному стеклу. За окном – обычный октябрьский день. Серое небо, мокрый асфальт, машины в вечной больничной пробке у ворот. Нормальная жизнь нормальных людей, у которых нет двух мужчин, сводящих с ума одним своим присутствием.

– Мы просто говорим правду, которую ты и сама прекрасно знаешь. Ты должна понимать, на что идёшь с каждым из нас. Это важно.

Давид не отпускал её запястья. Точнее, отпустил физически, но остался стоять так близко, что отступать было некуда. Большие пальцы всё ещё чувствовались на коже – призрачные касания, фантомное тепло.

– Я никуда не иду! У меня есть работа, которую я люблю, квартира, пусть и съёмная, но моя, нормальная жизнь, в которой всё под контролем. Мне не нужны ваши предложения, обещания и всё остальное.

Роман покачал головой. Медленно, словно разочарованный учитель, смотрящий на упрямого ученика.

– Врёшь, и сама это знаешь. Ты хочешь этого так же сильно, как и мы. Просто боишься признаться себе в этом.

Он наклонился – не вплотную, но достаточно близко, чтобы его дыхание коснулось уха. Горячее, сбивчивое. От него пахло мятной жвачкой и кофе – он тоже пил его литрами, только предпочитал американо, а не эспрессо, как Давид.

– Ничего я не хочу!

Голос задрожал на последнем слове. Она прикусила губу, злясь на себя за эту слабость.

– Хочешь, ещё как хочешь. Я же вижу, как ты на нас смотришь, когда думаешь, что никто не замечает. Как краснеешь, когда мы случайно оказываемся слишком близко. Как у тебя дрожат руки, когда подаёшь инструменты во время операции.

– Это от усталости! Я мало сплю, много работаю, нервничаю из-за ответственности!

Вероника сама слышала, как неубедительно это звучит. Роман, видимо, тоже, потому что усмехнулся – не зло, скорее грустно.

– От напряжения это, Вероника. От желания, которое ты изо всех сил пытаешься подавить и делаешь вид, что его не существует.

Давид поправил очки – нервный жест, который он обычно контролировал. Сейчас контроль дал трещину, и Вероника видела настоящего Давида – не идеального начальника, а мужчину, который устал от игры в корректность.

– Вы оба невыносимы! Как вам не стыдно устраивать такие сцены на рабочем месте!

Она рванулась от окна, но путь к двери был перекрыт. Не специально – они просто стояли так, что пройти мимо означало бы коснуться одного из них. А прикасаться сейчас было нельзя. Опасно. Она и так едва держалась.

– Вероника, прости, пожалуйста. Мы действительно ведём себя неправильно. Давим на тебя, ставим в неловкое положение. Это неправильно и непрофессионально.

Роман отступил на шаг. Поднял руки в примирительном жесте – ладони открыты, мол, я безопасен. Но Вероника знала – он опасен. Опасен своей улыбкой, своей энергией, своей способностью заставить её забыть обо всём на свете.

– Он прав, мы перешли границы. Решение всегда за тобой, только за тобой. Мы просто хотели честности, открытости. Устали от этой игры в молчание.

Давид тоже отступил. Встал рядом с Романом – два красивых, умных, талантливых мужчины, смотрящих на неё с одинаковым выражением. Надежда, смешанная с отчаянием.

Вероника глубоко вздохнула. Один раз, второй. Попыталась успокоиться, собрать мысли в кучу. Бесполезно – мысли разбегались, как тараканы от света.

– Честности? Хорошо, вот вам честность, раз вы так её хотите. Вы оба сводите меня с ума. Оба. По-разному, но одинаково сильно. И я понятия не имею, что с этим делать. Не знаю, как выбрать между вами. Не знаю, хочу ли вообще выбирать. Не знаю, правильно ли будет начинать отношения с кем-то из коллег. Достаточно честно для вас?

Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Инга Маратовна, старшая медсестра, замерла на пороге. Взгляд её метнулся от Вероники к мужчинам и обратно. За годы работы она научилась читать атмосферу в помещении, и сейчас явно чувствовала – попала в самый разгар чего-то важного.

– Ой, простите, я не знала, что у вас тут важный разговор. Просто хотела сказать, что пациент в третьей палате жалуется на сильную боль, нужно посмотреть...

– Мы сейчас подойдём, спасибо, Инга.

Давид взял себя в руки первым. Профессионал до мозга костей – умение переключаться между личным и рабочим за секунду. Лицо снова стало непроницаемым, плечи расправились, врач вернулся, мужчина спрятался.

Инга вышла, прикрыв дверь. Но Вероника знала – через час вся больница будет судачить. Инга не злая, но язык у неё как помело. К обеду все будут знать, что между заведующими и координатором что-то происходит.

– Мне нужно идти. У меня работа, помните?

Она направилась к двери. Шаги звучали слишком громко в тишине ординаторской – каблуки стучали по старому линолеуму как барабанная дробь.

– Вечером нужно поговорить. Спокойно, без эмоций.

Роман произнёс это почти шёпотом, но она услышала. Остановилась, не оборачиваясь.

– Нет, не нужно.

– Вероника, пожалуйста...

Она обернулась. Оба смотрели на неё с такой надеждой. Но она заставила себя оставаться твёрдой.

– Нет! Мне нужно время подумать. Одной. Без вас обоих, без вашего давления, без этих взглядов и разговоров. Просто дайте мне время разобраться в себе.

Дверь хлопнула за ней с такой силой, что задрожали стёкла в старых рамах. В коридоре несколько медсестёр обернулись, но Вероника прошла мимо, не глядя ни на кого. Только бы добраться до своего кабинета. Запереться. Выдохнуть. И попытаться понять, что делать дальше с этим безумием, в которое превратилась её жизнь.

***********

От автора

Приглашаю на свою страницу👉  https://bookriver.ru/author/anastasiya-lemann?pid=GI2TQMJUGU

Уже много загрузила своих историй. Подпишись , чтобы не пропустить мои новинки!