Вторая книга дилогии.

Первая книга дилогии — "Останься в Вейзене" — доступна для чтения на сайте: https://bookriver.ru/book/anastasia-zaretskaya-ostansya-v-veizene?pid=GI2TOMJYGY

В детстве я безумно любила дорогу.

Летнюю, когда по пятам за тобой непрерывно следует жаркое солнце. И зимнюю, когда над головой проносится мерцающий бриллиантами снег. Мне нравилась дорога до школы и тем более я обожала возвращаться домой.

Потом повзрослела. Выпустилась из школы, навеки утратила дом. Но любовь к дороге никуда не исчезла.

Кто же мог знать, что любовь эта, выраженная в хитрых сплетениях дорог и событий, приведет меня в другой мир, сменит одну жизнь другой, заставит переступать через непоколебимые принципы? Прежде я предпочитала прятаться. Теперь вынуждена смотреть своим страхам в глаза.

Я оказалась в Вейзене, когда на кустах только-только начали набираться цветочные почки. Проснулась в одной из бесчисленных комнат Вейзенской академии и получила новый статус — преподавательница магии. И никого особо не интересовало то, что в магии я смыслю мало.

А теперь я бегу из Вейзена, когда кусты уже сбросили свои торжественные одеяния. Слишком опасной оказалась игра, в которую втянул меня этот город. И прежде чем продолжить её, я должна сначала хотя бы узнать правила.

Именно за правилами игры я и отправилась, когда втайне от всех выбрала вместо отдыха дорогу. Пока мои студенты наслаждались свободой, я тоже времени не теряла. Я решила посетить соседнюю империю с красивым названием Кан-Амьер, которая, по мнению местных жителей, является главным источником всех несчастий Лейпгарта — то есть той прагматичной империи, где нашёл себе пристанище Вейзен. Правила, по которым играет Лейпгарт, я в общих чертах уже изучила. Теперь же следовало понять, каких принципов придерживается Кан-Амьер.

Однако всё пошло не по плану.

Не успела я отдалиться от Вейзена даже на шаг, когда вдруг выяснилось, что мои тайные решения остались тайными не для всех. Поскольку за минуту до того, как наш омнибус тронулся с места, я обзавелась неожиданным напарником. Обладателем сомнительного чувства юмора и любви к нравоучениям. Предпочитающим кожаные плащи всей остальной одежде. Опытным магом, который всего себя посвятил работе.

Тем, свои чувства к кому я до сих пор не могу понять. И объяснить.

Гетбером.

Я не придумала никакой более благоразумной реакции, кроме как отвернуться к окну. Сделать вид, что я не узнала его лицо, не расслышала слов…

Омнибус постепенно набирал скорость. Скрипел, качался и тарахтел, будто ехал не по гладкому полотну дороги, а пробирался сквозь валежник. Оставались позади дома, нагроможденные металлическими конструкциями, и фонари на длинных тонких ножках. Чем ближе к окраине, тем меньше в строениях изящности, тем грубее очертания. И сильнее одолевают сомнения: правильно ли я сделала, когда решила уехать? А ещё: когда не сбежала из омнибуса, увидев Гетбера?

Вскоре город остался позади. Слишком быстро — я не успела придумать, как вести себя дальше, а за окном уже замелькали деревья: шустро-шустро, одно за другим…

Гетбер не выдержал первым:

— Может, обсудим планы на наше первое совместное путешествие? Раз уж мы вляпались в него вдвоём. И недовольство Феранты будем вдвоём переживать… Точнее, я бы даже сказал, гнев. Весьма своевольная поездка получается.

— Я тебя никуда не приглашала, — пробормотала я. Повернулась в его сторону, переложила руки с места на место, не в силах отыскать удобное положение. — Думаю, на этом маршруте будет достаточно остановок. Никогда не поздно выйти и повернуть назад.

— Поздно, — признался Гетбер, откинулся на сидение и прикрыл глаза. На губах заиграла слабая улыбка. — Ведь я уже выбрал идти вместе с тобой.

Спрашивал ли кто-то моего мнения? А вот и нет.

Но всё-таки… Вдвоём гораздо проще. Есть тот, кто предложит решение, до которого собственная голова не додумалась бы. Кто развлечёт разговорами, в конце концов. Или разозлит, что весьма свойственно Гетберу. Но лучше так, чем погрязнуть в одиночестве с головой. Тем более что к Гетберу и его манере общения я уже хотя бы немного успела привыкнуть. Пусть пока и не смирилась с ней.

— Просто хочу выяснить, какие намерения у Кан-Амьера, — ответила наконец.

— Думаешь, ими радостно с тобой поделятся?

— Погулять по столице, посмотреть и послушать.

— Вряд ли жители Лорьян-Шоле во время прогулок обсуждают что-нибудь интересное. Чаще всего они обсуждают, на какое развлечение в очередной раз спустить все относительно честно заработанные деньги, — Гетбер чуть поморщился. Сразу видно того, кто развлечениям предпочитает работу. Или вот такие спонтанные путешествия в компании иномирянок. — Если где и плетутся интриги и строятся коварные замыслы, то в императорском дворце.

— Значит, нужно попасть в императорский дворец…

— Меня там не слишком жалуют, — признался Гетбер. — А если они прознают о том, что я участвовал в недавней истории, связанной с кое-какими исследованиями, подозреваю, и вовсе начнут ненавидеть…

За окном проносился лес. На мгновение я пожалела, что омнибус везёт нас не к Вейзенской академии. И что я вовсе ввязалась в эту авантюру. Да, моё безобидное существование в качестве преподавательницы (и по совместительству — исследовательницы смертельно опасного магического оружия) могло в любой момент обернуться катастрофой. Но в чём-то Гетбер всё же прав. Кто я такая, чтобы вмешиваться в противоборство двух великих империй? И что я смогу противопоставить им, оказавшись меж двух огней?

Себя-то мне не жалко. Всё накопленное за жизнь богатство, весьма скромное, я оставила в своём прошлом мире. А в этом ещё ничего не успела приобрести. Но ведь нашёлся же Гетбер — герой всея Вейзена, который решил увязаться за мной. Им я точно не могу рисковать.

Отвернувшись от окна, бросила на него краткий взгляд.

Глаза закрыты, чёрные ресницы умиротворенно лежат на щеках. Морщины разглажены, на губах — слабая улыбка. Будто ещё мгновение — и голова склонится, а то и опустится на грудь…

Я решила: так и быть.

Раз уж жизнь (с лёгкой подачи Гетбера) распорядилась так, что этот путь мы должны пройти вдвоём, то я не стану противиться. Продолжу идти.

— Гетбер, по сколько часов ты спишь? — всё-таки не удержалась от вопроса я.

Он плавно распахнул глаза, пару раз моргнул, прежде чем ответить:

— По семь.

— В неделю? — поинтересовалась я. Гетбер наградил меня хмурым взглядом, и я продолжила: — Больше надо отдыхать. Иначе истощится организм. Нужно же заботиться о себе.

— Нужно было закончить пару вещей перед отъездом, — признался Гетбер. — Но можешь не волноваться: дорога предстоит длинная, успею выспаться с запасом. И тебя накормить на месяц вперёд, — добавил тише.

— А почему, кстати, она такая длинная? Разве Вейзен настолько далеко от границы?

Я даже развернулась в сторону Гетбера, чтобы не упустить ни единого слова. Знала: он обязательно расскажет что-нибудь интересное.

— Вейзен к границе как раз таки близко. Ближе прочих, можно сказать даже так. Границу мы преодолеем уже этим вечером… Если бы тебе для прогулок хватило просто улочек Кан-Амьера, любых, то на это путешествие потребовалась бы пара суток. Но мы всё-таки едем в Лорьян-Шоле. А он отдалён от границы, насколько это возможно. Пару сотен лет назад Кан-Амьер переместил столицу ближе к восточной стороне… Когда решил, что лучше бы обезопасить свой главный город от непредсказуемых соседей.

— Такое долгое противостояние…

— Традиция, которая передаётся от поколения к поколению.

— И за всё это время ни разу не возник военный конфликт?

— Возникали, само собой, они возникали. Часто и много, пока правящая верхушка не поняла, насколько они бесполезны. Для военного конфликта нужен определенный… скажем так, замысел, — миролюбиво ответил Гетбер. — Чаще всего — это ценность ресурсов, которыми обладает земля империи. Предположим, Кан-Амьер присвоит наши ресурсы себе. Но что они будут делать с нашим углём и оловом? Наша империя на протяжении веков разрабатывала методики добычи и обработки полезных ископаемых. У Кан-Амьера опыта в подобных вещах нет. Или более благоприятный для нашей империи вариант: земли Кан-Амьера достанутся Лейпгарту. Но плодовые деревья и виноград, которым промышляют в Кан-Амьере, погибнут через пару лет в наших неопытных руках. Да и местные пейзажи мы не сможем перенести на холст, а Кан-Амьер, между прочим, иногда называют империей художников. Пейзажи там и в самом деле впечатляющие. — Гетбер зевнул, прикрыв рот ладонью. — Скоро ты и сама в этом убедишься.

— Но ведь коренные жители обеих империй могут и дальше жить в своих домах. Заниматься тем же, чем занимались до этого. Просто под другим начальством.

— А вот и нет. У нас не так много общих черт, но одна из них — гордость. Жители и Кан-Амьера, и Лейпгарта будут стоять за свою империю до последнего. И уж точно не станут прислуживать чужой. В последнее время мы ограничиваемся мелкими стычками.

Мне вспомнился рассказ Ирмалинды о причине, по которой погиб её муж. И сердце на мгновение защемило от тоски.

Последовав примеру Гетбера, я тоже откинулась на спинку сидения. Предложила:

— Так и быть. Можешь немного поспать.

— Благодарю тебя за милость, — фыркнул Гетбер. — Ты и сама скоро начнёшь засыпать. Дорога от Вейзена до границы с Кан-Амьером — самая сонная дорога из всех, по которым мне приходилось ездить. Если будет такая необходимость, можешь воспользоваться моим плечом. — Он чуть кивнул влево, в мою сторону.

— Я выспалась, — ответила уверенно. — Мне-то заканчивать было нечего.

До вечера оставалось ещё достаточно времени. Солнце стояло высоко, даже наш омнибус почти не отбрасывал тени. Мелькали по ту сторону окна хвойные деревья вперемежку с широколистными. Витала в воздухе пыль. Небо отливало ослепительно ясной лазурью.

Рассматривая мир за стеклом, я только теперь окончательно осознала: близится лето.

Когда я покинула родной мир, в моём городе только начиналась весна. Две недели, со слов Гетбера, я провисела в безвременье. И ещё несколько недель (в формате месяцев не возьмусь считать, всё-таки они здесь отличаются по длине от привычных мне) ушло на настоящую весну, уже в новом мире.

За весной следует лето. Чем стремительнее к границе с Кан-Амьером, тем ощутимее оно чувствуется.

Если однажды я всё-таки проснусь — среди привычных сугробов, в съемной квартире — буду ли я скучать? По прошедшей весне, по наступающему лету, по Вейзенской академии? По Гетберу, в конце концов?..

А проснулись ли? Гетбер в своей уверенности непоколебим: не проснусь. А он слишком часто он оказывается прав.

Может, уже передумал? Вдруг у меня всё же есть шанс?

Но будить Гетбера в очередной раз, чтобы уточнить, не стану. Пусть отдыхает, измученный. У меня и самой глаза начинают слипаться… Ведь и тут не ошибся, поглядите-ка.

Останься я в своём предыдущем мире, заметила бы вообще приближение лета? Или, как происходило последние несколько лет, лишила бы его собственного внимания? Это только в юношеском возрасте отсчитываешь дни до того мгновения, когда стремительный май сменится задорным июнем. Но вот ты взрослеешь, и лето утрачивает всю свою прелесть…

Голова стала слишком тяжёлой — удержать её я уже не смогла. Не задумываясь над последствиями собственных поступков, я опустила голову Гетберу на плечо. Хорошо. Уютно.

Глаза я прикрыла, на мгновение целиком и полностью доверившись этому миру. И, конечно, мужчине, плечо которого так удачно оказалось в непосредственной близости от моей головы. Зато он вдруг вздрогнул, напрягся всем телом. Но прогонять меня не стал. Напротив: слегка пододвинул к себе. Так сидеть оказалось ещё удобнее. А спать — тем более.

Зато в пробуждении оказалось мало приятного.

Омнибус затормозил резко, будто напоролся на яму. Благо реакция у Гетбера оказалась хорошая — он словил меня прежде, чем я влетела в переднее сидение. Придержал осторожно и шепнул на ухо:

— Мы на границе. Проверка. Подготовь документ и не волнуйся. Могут задавать вопросы, но бояться их не нужно. Почти сразу после будет первая остановка, мы приближаемся к Анжону. Честно говоря, есть хочется зверски.

Я кивнула. Смысл сказанного вроде поняла, но сказать ничего в ответ не смогла — ещё не успела проснуться. А дверь уже открылась. И внутрь омнибуса вошли двое — молодые, но весьма грозные мужчины. Сильные даже на вид. Будто есть вероятность, что кто-то из нас противопоставит их вопросам кулаки.

Мужчины шустро поделили пассажиров между собой. Чуть более высокий и смуглый забрал себе женщину в шляпке и отца с сыном. А второй, пониже и посветлее, решил допросить нас с Гетбером.

— Ваши документы, пожалуйста. — Он требовательно протянул руку, едва ли не пальцем поманил.

Само собой, я отыскать новоявленный паспорт пока не успела. Зато Гетбер уже держал собственное удостоверение личности в руках. Вот и протянул его первым. А удостоверением здесь служила пластиковая карточка с чётко пропечатанными именем и фамилией, но лишенная всяких фотографий. Изображению лица здесь предпочитали магический отпечаток души. Я, правда, так и не поняла, как именно нужно на него смотреть, чтобы разглядеть хоть что-нибудь…

— Так-так, замечательно, — обрадовался проверяющий. — Гетбер Йенс, угу. Имечко какое-то знакомое. Вы, случаем, не писатель или актёр?

— Никаким образом, — ответил Гетбер спокойно. — Я преподаватель.

— Не в Вейзене, случаем?

— В Вейзене. Омнибус шёл именно оттуда.

— И что преподаете?

— Травоведение, — ответил Гетбер без всякой запинки.

Проверяющий покачал головой, вздохнул тяжело-тяжело. Оторвал взгляд от удостоверения, чтобы посмотреть на меня. Но обращался все равно почему-то к Гетберу:

— А ваша спутница вам кем приходится?

Я без всяких приглашений протянула ему собственную карточку-удостоверение. И вместе с этим Гетбер заявил без лишней скромности:

— Невестой.

— Очень интересно, — заметил проверяющий. И в этот раз я была с ним совершенно согласна… Заявление Гетбера поразило в самое сердце и вызвало волну негодования. Но я решила оставить разборки на потом. Если начнём выяснять отношения прямо здесь, дальше этого таинственного Анжона нас не пустят. — Едете справлять медовый месяц?

— Пока лишь выбирать платье, — Гетбер пожал плечами. — Вряд ли где продаются более красивые кружева, чем в Лорьян-Шоле.

— Это так, — согласился проверяющий. — Моя собственная невеста об иных нарядах тоже не смеет и думать… Подавай кружева. Но не суть. Вы кем работаете, — он быстро взглянул на карточку, — Варвара?

— Я тоже преподаю, — не стала скрываться. Приготовилась говорить про математику, когда меня спросят о предмете. Но, к счастью, этот вопрос обошёл нас стороной.

— Всё понятно, — проверяющий вернул удостоверение сначала мне и только потом — Гетберу. — Любовь на работе, весьма романтично. Хотя вашим детям я сочувствую заранее. У меня мать преподает, поверьте, я знаю, о чём говорю… Ну, что ж. Счастливой семейной жизни и прочее, прочее.

Как выяснилось уже после его ухода, на нас с Гетбером проверяющий потратил больше времени, чем его коллега на трёх оставшихся пассажиров. Видимо, слишком много подозрений мы вызвали…

Омнибус тронулся с места. Я бросила быстрый взгляд в окно. За спиной оставался высокий каменный забор со скромной будкой, его подпирающей. Зато впереди нас ждал город.

— И что это такое было? — поинтересовалась, повернувшись к Гетберу.

— Проверка на вменяемость, — ответил он. — Её проходят все, кто пересекает границу. Как я и говорил, ничего из ряда вон выходящего не произошло — лишь весьма мирная беседа. А в писатели и актёры меня уже и прежде записывали. Видимо, где-то по Лейпгарту ходит некто талантливый с именем, весьма похожим на моё.

Это, конечно, просто замечательно, и всё-таки спрашивала я немного о другом.

— Хорошо. Уточню вопрос. Невеста?

— Красивая легенда, — пояснил Гетбер, даже не думая извиняться. — И, главное, весьма близкая к действительности… Я же не мог раскрыть наших истинных замыслов, — он вплотную приблизился к моему уху. — Если о них разузнают, нам с тобой несдобровать… Поскольку обитатели Кан-Амьера суровы к тем, кто…

Он замолчал и проникновенно посмотрел на меня.

Зато я поинтересовалась во весь голос, нисколько не стесняясь:

— А в шутники тебя прежде не записывали?

— Нет, ты будешь первой, — миролюбиво заметил он. И добавил, не отводя взгляда: — Моя милая невестушка.

Омнибус остановился, едва мы заехали в Анжон. К счастью. Поскольку слов у меня уже не осталось — от всех них мощным ударом избавило нахальство Гетбера. А молча терпеть его шуточки — значит принимать поражение.

Прежде чем мы покинули омнибус, в него заглянул сам водитель. Внимательно посмотрел на нас и сообщил, что остановка продлится ровно три часа, а следующая состоится только завтрашним утром. Пожелал хорошо отдохнуть, запастись съестными припасами и на всякий случай оставить на сидении какую-нибудь неважную вещицу, чтобы наши места никто не занял. Чем ближе к столице, тем больше пассажиров.

Гетбер помог мне спуститься, галантно предложив руку (к счастью, пока обошлось без сердца).

Оказавшись вне омнибуса, я первым делом потянулась, чтобы размять затёкшие мышцы. Ненавижу неподвижно сидеть, сразу всё болеть начинает… И уже потом осмотрелась вокруг.

— Приятный вид, не правда ли? Весьма светло, — заметил Гетбер.

— Правда, — только и сказала я. Спорить в самом деле было бессмысленно. Мы остановились на вокзале, то есть в таком месте, которое неизменно сопровождают грязь и пыль. Но каждое здание, за которое я сумела уцепиться взглядом, по цвету было не темнее бежевого. Большинство зданий — скорее, молочные или цвета слоновой кости.

Конечно, серые улицы Вейзена не шли с ними ни в какое сравнение. Здесь даже дышалось легко. Не удивлюсь, если воздух в Анжоне действительно на порядок чище, чем в Вейзене.

— Зато у них с энергопитанием перебои в каждом втором доме, — будто бы подслушал мои мысли Гетбер. — Вот и выкрашивают стены в белый, чтобы легче было переносить темноту. Я знаю одно хорошее место неподалеку, где есть летняя веранда и неплохой вид на город открывается. Идём?

Мы вновь попали в самое красивое время — золотое, предзакатное. И если в Вейзене это золото впитывалось в стены, лишь на трубах бликовало, то здесь воссияло во всей своей красоте, оставляя на стенах домов невесомые акварельные рисунки. Удивительное ощущение: будто я наконец оказалась в путешествии после длительного перерыва, во время которого я успела даже мир поменять…

Экскурсии по ресторанам продолжаются, выходит… Вот какой Гетбер, однако, молодец: столько ресторанов посетил, лишь чтобы было, куда меня потом водить.

— Откуда ты знаешь все эти места? — всё-таки поинтересовалась я. — Даже в чужой империи. Так часто приходится ходить на ужины?

— К сожалению, человек должен питаться хотя бы трижды в день. Только ты об этом забываешь почему-то постоянно… Или ты надеялась услышать какую-нибудь занимательную историю?

Подумав, я кивнула, и тогда Гетбер продолжил:

— В таком случае я тебя разочарую. С этим местом никакие истории не связаны. Я просто несколько раз встречался в нём с женщинами. Не слишком полезно, зато приятно проводил время.

— С разными женщинами?

— С разными, — не стал спорить со мной Гетбер. — Что именно тебя возмутило?

Совершенно ничего, господин Йенс. Вы, как взрослый мужчина, имеете право проводить время в своё удовольствие.

Ничего меня не смущало и не возмущало.

Возмущаться в таком чудесном месте в принципе не хотелось: когда вокруг тебя царит гармония, то и в твоей душе ей легче отыскать себе место. Думаю, Кан-Амьер населяют в большинстве своём вполне миролюбивые люди… Но объяснить свою позицию я всё-таки попыталась:

— Чужая империя. Маленький город. Даже не столица. И при этом — разные женщины…

— Я долго живу в Вейзене. Около десяти лет, со времен открытия академии. Обосновался в нём после весьма долгих скитаний… Когда долго пребываешь в одном городе, выучиваешь наизусть лица всех его обитателей. А Анжон… весьма близок к границе и выглядит достаточно романтичным. Настраивает на нужный лад.

Навстречу нам как раз прошла весьма симпатичная девушка лет тридцати, одетая в лёгкое платье привлекающего взгляд красного цвета. Она идеально вписалась в обстановку: белые стены, жёлтое сияние, алое платье…

А я только теперь поняла, что мне и об отношениях Гетбера ничего не известно. Как можно вообще отправляться в путешествие с человеком, о котором ты знаешь, в лучшем случае, щепотку фактов?

— А ты был женат?

Однажды он уже задал похожий вопрос мне, в самом начале нашего знакомства. Пришло время платить по счетам.

— Был. Единожды, — ответил Гетбер. Голос его оставался равнодушным, но я заметила — между бровей пролегла морщина, лицо стало хмурым. Значит, хотя бы редко, но вспоминает. Не может отпустить.

— Давно?

— Ещё до того, как поселился в Вейзене.

— И какой она была?

Возможно, мои вопросы перешли все границы приличия, но очень уж заинтересовала меня новая тема разговора… Пока Гетбер отвечает, нужно спрашивать. Следующего раза может и не быть. Очень уж он любит уходить от ответов.

— Твоя полная противоположность. — Гетбер, видимо, мою наглость тоже оценил. — Не такая честная и далеко не невинная… И уж точно куда более скромная в вопросах. А мы, к слову, уже пришли. Нужно посмотреть чуть-чуть выше… Да, именно туда.

А ведь Феранта, заведующая Вейзенской академией, мне так и сказала: мы привыкли не смотреть наверх. Вот и я разглядела ту самую легендарную веранду, лишь когда мне указали на неё напрямую.

Веранда стояла на четырех белых колоннах, слегка потрепанных временем и оплетенных жёлтыми ветвями лозы, которые сохранились, скорее всего, с прошлого года. А уж какая в разгар лета здесь красота… Наверное, дух захватывает. Сама веранда была огорожена невысоким резным заборчиком, и по периметру этого заборчика проходили круглые стеклянные столы, окруженные стеклянными же стульями. На каждом столе устроилось по белой вазе с цветами. Скорее всего, живыми, но снизу не удавалось разглядеть подробнее: веранда расположилась на высоте третьего этажа.

Народу на веранде было немного. Что удивляло — вечер, суббота, такое красивое время…

— Кто-то боится замёрзнуть, — будто бы прочитав мои мысли, заметил Гетбер. — Кто-то просто не может себе позволить…

— Так вот, зачем ты так стремишься заработать много денег. Чтобы водить по дорогим ресторанам всяких-разных женщин.

— И ещё она не была настолько язвительной, — как бы между прочим сказал Гетбер. — Точнее даже, так. Она не скрывала свою язвительность за таким ясным и открытым взглядом, а хамила напрямую. А ты действуешь исподтишка. Впрочем, в твоей любви к скрытности я уже неоднократно убедился…

Прежде чем Гетбер привёл очередную, пусть и весьма сомнительную, женщину в ресторан, нам пришлось довольно долго подниматься по винтовой лестнице. Ступени в ней, как назло, построили до смехотворного низкими, так что, сделав десяток шагов, мы продвигались в лучшем случае на метр.

Управляющая, элегантная женщина лет пятидесяти, встретила нас радушно, как самых долгожданных гостей. Гетбер расплылся в улыбке и охарактеризовал столик, который хотел бы занять: с видом на город, не большой и не маленький… Гетберу сообщили, что подходящий столик в данный момент как раз совершенно свободен. И проводили нас к самому углу веранды. А максимум через минуту мне ещё и плед принесли, молочно-белый.

Я проследила за спиной хостес взглядом и только потом осознала:

— Я до сих пор прекрасно понимаю речь. Да и твоя не изменилась.

— Жители Анжона прекрасно говорят на двух языках — как на родном, так и на языке соседней империи. Они ждут, пока ты первым начнёшь разговор. И отвечают тебе на том языке, на каком ты начнёшь с ними говорить. Посмотри, меню здесь тоже написано на двух языках.

Я послушно распахнула весьма тяжёлую книжицу в бежевой обложке. И не сдержала тяжелого вздоха:

— Зато цены в местной валюте.

— Не беспокойся, у меня есть с самой кое-какой запас. Когда прибудем в Лорьян-Шоле, нужно будет поменять рубионы на либбы.

— Это всё понятно. Но выбирать-то как?

Сложно было не понять, что именно я имею в виду. Но Гетбер, в предках которого явно имелись изворотливые ужи, в очередной раз нашёл способ исхитриться и вывернуться:

— Согласен, легко потеряться в таком большом ассортименте. Тогда доверься мне. Я уже примерно понимаю твои вкусы…

На нашем столе тоже была ваза, и в ней стояли три нежно-розовых, не до конца ещё распустившихся пиона. Они распространяли тонкий, сладкий до опьянения аромат, который манил ничуть не хуже ароматов с кухни… Так что, ожидая заказ, я предпочла немного помолчать и насладиться цветами.

На первое у нас был крем-суп — судя по всему, сырный, хотя я уловила ещё пару нот, которые не смогла распознать.

На второе — овощи и (как признался сам Гетбер) рыба в поджаристом кляре. Обернутая в хрустящую корочку, внутри она осталась сочной и мягкой. Я оценила.

А вот десерт обернулся для нашего столика неожиданным приключением. И вовсе, что ли, стоит отказаться от десертов?.. Сплошные плюсы: никаких сюрпризов, да и фигуру поможет сохранить.

Сначала на стол опустились два блюдца — пирожные с заварным кремом. А следом отодвинулся свободный стул, и к нашему столику присоединился мужчина. Весьма взрослый мужчина — лет семидесяти. У него был высокий лоб, который плавно переходил в идеально гладкую, лишенную шевелюры, голову. Аккуратно подстриженные борода и усы ловили солнечные лучи и сами будто бы светились изнутри. Очки приплюснутой прямоугольной формы сползли на середину носа. И ещё я оценила рубашку: плотная фиолетовая ткань, ряд заклепок на правом плече, цепи у левой манжеты. Это была по-вейзенски оригинальная рубашка…

Я бросила взгляд на зал — все столики, за исключением двух-трёх, всё ещё оставались пустыми. Но мужчина предпочёл сесть именно к нам.

— Не удивляйтесь, юная госпожа, — произнёс мужчина. Голос у него оказался весьма бодрым или, я бы даже сказала, бойким. — Не люблю ужинать в одиночестве, но, к счастью, смог заприметить себе такую прекрасную компанию. Надеюсь, вы не имеете ничего против?

Я пожала плечами, силясь осознать, чем именно мы так его привлекли. А мужчина, меж тем, посмотрел на Гетбера и слегка кивнул:

— Приветствую вас, Гетбер Йенс. — И добавил с мягким укором: — Не припомню, чтобы видел вас на моём последнем спектакле. Хотя припоминаю, что взял с вас слово быть…

На спектакле? А это уже интереснее.

— Зато вас припоминаю, — покивал наш неожиданный собеседник, взглянув на меня. — Хотя и не могу обратиться к вам по имени.

— Варвара, — представилась я. — Варвара Ксанд.

— Ух! — Мужчина взмахнул руками. — Какое огненное имя! Мне нравится! Да, да, я видел вас на премьере моего спектакля в компании с прелестным мальчиком, Вилсоном Гиленом, славным сыном чудесной актрисы Оттолайн, главной исполнительницы женских ролей в моих спектаклях. Вы сидели на балконе, рядом с Вилсоном, и очень внимательно наблюдали за действием на сцене. Это внимание поразило меня в самое сердце.

Лицо Гетбера стало очень уж хмурым, так что я постаралась не смотреть в его сторону и сосредоточила всё внимание на внезапном собеседнике, так легко выдающем маленькие чужие секреты. Его светло-голубые глаза, в свою очередь, внимательно и слегка насмешливо смотрели на меня.

Имя само собой всплыло в моей голове.

— Вы — Каспар Зупер.

— Именно так! Я виделся после премьеры с Вилсоном. И, конечно, я не мог не поинтересоваться, что думает по поводу моего спектакля его спутница. Всё-таки нечасто Вилсон посещает спектакли с кем-то вместе, скорее даже очень редко. И уж тем более я не мог не спросить, во что в итоге вылилось ваше внимание. Вилсон сказал, что у вас остались мне вопросы, и даже поделился, что пообещал однажды познакомить вас со мной… Но, как видите, я ждать не стал. И познакомился сам.

И каждое слово — как гвоздь в крышку гроба моих взаимоотношений с Гетбером, которые только-только начали налаживаться… А ведь Каспар прекрасно это понимает, судя по коварству во взгляде. Испытывает, что ли, Гетбера на прочность, или меня решил проучить за то, что сначала с одним хожу, потом с другим… Впрочем, Вилсон в этом плане ничуть не лучше меня.

— Да, у меня остались вопросы, — согласилась я. — Один точно остался. — И тут же опомнилась: — Взяли слово быть?

На Гетбера всё-таки пришлось взглянуть. Чтобы увидеть, как он неловко, по-мальчишески, пожимает плечами.

— Вы внимательны к каждой детали, Варвара, — кажется, это всё-таки был комплимент, а не обвинение в дотошности. — Гетбер дал мне это слово достаточно давно, около двадцати лет назад. Я в те годы, конечно, был уже мужчиной перезрелого возраста, но Гетбер — юнцом, только постигающим жизнь. Он пришёл на спектакль… скажем так, не столько ради спектакля… И всё же оказался достаточно им увлечён, чтобы я приметил этого юношу среди прочих зрителей. Тогда он и дал мне то слово — заглядывать на премьеры. Согласны, Гетбер? Припоминаете этот день?

Гетбер, пожалуй, припоминал что-то своё, о чём я даже понятия не имею. Но и мне представилась картина: Гетбер, который по возрасту моложе моих учеников, ещё не хмурится и не подпирает стены, а улыбается постоянно. Девушка рядом с ним — обязательно худенькая и миловидная. Они смотрят спектакль, девушка между репликами пытается поделиться собственными соображениями о происходящем, а Гетбер следит за сценой неотрывно…

— Впрочем, думаю, успех той пьесы, «Лилии на ветру», мне уже никогда не переплюнуть. — Каспар Зупер вздохнул.

К нашему столику приблизилась девушка, которая уже принимала у нас заказ. Присутствие Каспара Зупера за нашим столиком нисколько её не смутило. Заказ Каспар Зупер делал долго, обсуждая каждое представленное блюдо. Зато наконец выпала возможность насладиться заварными пирожными, а не только разговорами…

Наш ужин закончился, а ужин Каспара Зупера ещё не начался. И это значило, что беседу можно продолжать.

— Вернёмся к вашему по меньшей мере одному вопросу, — предложил Каспар Зупер, вновь позабыв о Гетбере.

Теперь уже мне пришлось вспоминать вечер, который я посвятила созерцанию спектакля. Вспомнился этот вечер легко, будто произошёл вчера. Сюжет «Лезвия, устланного лепестками» тоже ещё не успел выветриться из памяти. Что удивительно — обычно имена героев и сюжетные повороты я забываю просто и легко.

Вспомнилист возмущения, которые вынужден был выслушивать Вилсон. Сердце едва ощутимо кольнуло сожаление… А потом я спросила:

— Почему вы закончили эту историю так печально?

— Потому что счастливых концов не бывает, — ответил Каспар Зупер и покачал головой. — Счастье для одного значит несчастье для другого. Мы наблюдали за этой историей, погрузившись в голову моей маленькой наивной Сиджи. И поэтому, конечно, нам показалось, что история закончилась невесело. Однако, если бы мы следили за происходящим от лица, скажем, тех, кто пострадал из-за действий Сиджи, мы бы посчитали конец хорошим. Ведь зло в её лице всё-таки оказалось бы искоренено. Гетбер, я надеюсь, своими разговорами мы не слишком испортим вам впечатления от просмотра?

— Боюсь, что ни на один показ я уже не успею, — заметил Гетбер, отпивая чай из маленькой фарфоровой чашечки, что, на удивление, весьма гармонично смотрелась в его крепких руках.

— Не бойтесь! — Каспар Зупер помотал головой. — Спектакль имеет успех. В одном только Вейзене мы будем играть его до середины лета. А потом поедем с ним прямиком в столицу, по пути останавливаясь в крупных городах, чтобы у всех была возможность насладиться моим новым творением. Гетбер, я настоятельно советую вам посетить этот спектакль. — И вновь взгляд переметнулся на меня: — Но что это я всё о себе… Давайте о вас, Варвара. Вы выглядите молодо, особенно для того, чтобы преподавать в таком месте, как Вейзенская академия… Не в обиду Гетберу… Однако наблюдается у этой академии брать к себе более зрелые, более закостенелые умы… лишенные пластичности. Так вот, о чём это я.

О чём он, мы в то же мгновение и не услышали. Каспару Зуперу подали первое блюдо — суп, очень уж похожий на тот, каким ужинали мы с Гетбером. Но мужчина категорично отодвинул тарелку в сторону. Разговор оказался важнее ужина.

— Вы, Варвара, на преподавательницу Вейзенской академии не похожи, но Вилсон клятвенно заверил меня, что именно ей вы и являетесь. А я о том, что в данный момент задумка у меня следующая: продолжать преподавательский цикл. Быть может, вы можете рассказать мне что-нибудь эдакое, интересное, что легко бы в основу моей новой пьесы? Мне кажется, любопытных историй у вас достаточно.

Я едва чаем не поперхнулась. Вот так внимание к моей скромной персоне.

— Какие именно истории вас интересуют?

— Ну… — Каспар Зупер улыбнулся так радостно, что для меня эта улыбка не сулила ничего хорошего. — Скажем, о чудесных камнях, которые вы изучаете. Или о том, как с ними связана эта поездка.

Вот и попробуй понять: то ли он слишком много знает, то ли просто умеет делать верные предположения.

— Этой истории точно не надо печального конца, — только и заметила я.

— Обещаю, что с вашей точки зрения он будет хорошим. Варвара… вы себе ещё даже не представляю, а я вот представляю, и весьма отчётливо, афиши моего нового спектакля с каким-нибудь таким слоганом: преподавательница поняла, что её предмет может стать смертельным оружием в руках империи…

Сердце пропустило пару ударов. После недавних событий моя вера в людей пошатнулась и без выслушивания подобных слоганов. Я даже Гетберу не могу довериться полностью, хотя и общалась с ним больше, чем со всеми остальными жителями Вейзена.

А Каспар Зупер меж тем продолжил, не забывая наблюдать за мной:

— Ладно, согласен, звучит, быть может, не так захватывающе, как могло бы звучать. Но мы над этим подумаем ближе к премьере.

— Мы спешим, Каспар. Приятно было встретиться. — Гетбер пришёл на спасение. Уверенно поднялся из-за стола.

— Бегите, — смилостивился Каспар. — Конечно, бегите. Нужно многое успеть, прежде чем вы попадёте в Лорьян-Шоле… Гетбер, я передам ваше приветствие Эрнете, хотя вы и не просили этого. Она частенько вспоминает о вас. Иногда эти воспоминания сопровождаются нелестными отзывами, но всё-таки.

— До свидания, — пискнула я. И подскочила следом. Стол слегка пошатнулся.

— Когда вернётесь в Вейзен, Варвара, обязательно как можно скорее обратитесь к Вилсону Гилену! И пускай он встретит нас с вами. Клянусь честным драматургическим: я воссоздам вашу историю на сцене.

Мы расплатились за ужин на выходе, точнее, платил Гетбер, а я со стороны рассматривала деньги чужой империи, которые нашлись в карманах бессменного плаща. Деньги мне понравились… Как-то странно, наверное, звучит. Однако в Лейпгарте деньги выглядели куда проще: медные монетки с номиналами, лишенные изящества, и бумаги с портретами великих людей, о судьбе которых я все никак не найду времени разузнать.

А здесь даже деньги были изящными. На монетках выгравированы сплетения ветвей, причем чем больше (и, следовательно, дороже) монета, тем красивее ветви. Сначала на них можно различить почки, потом — листья, а после цветы и даже плоды, похожие на вишню.

Бумажные же деньги несут на себе изображения дворцов. Гетбер предложил лишь одну, и на ней дворец был весьма скромным. Однако я успела разглядеть ещё пару бумажек с куда более величественными постройками. И понадеяться, что однажды смогу лицезреть их собственными глазами…

— Варя, не обращай внимания на его слова, — попросил Гетбер, когда мы спускались по лестнице. — Он весьма противн… противоречивый человек, но ничего опасного в себе не несёт.

— Хорошо. Не буду.

Пока мы сидели в ресторане, жёлтый свет успел смениться красным небом. И уж теперь оно предстало перед нами во всей красе. Всполохи алые, карминовые, рыжие слились в смертоносном вихре. Смертельно красиво… Я даже остановилась на мгновение, чтобы впитать в себя всю красоту этого мгновения. И Гетбер, конечно, остановился следом за мной.

Я думала, он мягко, но непреклонно обрушит на меня волну презрения… Из-за подробностей моего общения с Вилсоном, любезно раскрытых Каспаром Зупером. Но вместо этого Гетбер заметил лишь:

— Интересная у тебя фамилия.

— Ксанд? Сокращение от моей настоящей. Полностью так звучит — Александрова. Жутко?

— Жутковато, — согласился Гетбер. — Зато у меня весьма лаконичная и, по моему скромному мнению, благозвучная… По ещё более скромному мнению, она даже неплохо сочетается с твоим именем. Варвара Йенс… Довольно благородно.

— Гетбер, — я с укором взглянула на него.

— Очень грозный взгляд, — Гетбер улыбнулся, ничуть не испугавшись. — И всё-таки, пора тебе уже начинать потихоньку мириться с тем, милая моя невестушка, что однажды моя фамилия станет нашей общей.

Он не стал расспрашивать меня о Вилсоне, а потому я не спросила у него, кем является та самая таинственная Эрнета. Кое-какие догадки, само собой, в моей голове родились. Но я решила оставить их при себе. Захочет, расскажет сам. Впрочем, кого я обманываю… Не захочет. Конечно, нет.

До того момента, как наш омнибус вновь тронулся с места, мы успели достаточно многое: побродить по улицам, чтобы я вдоволь налюбовалась белыми домишками, и запастись провиантом на случай, если ночью вдруг очень захочется перекусить.

И я даже решила признаться — ещё не в своей мечте, но в маленьком событии на пути к её исполнению. В Анжоне уже почти полностью стемнело (однако темноту эту вполне успешно сглаживала белизна стен), до отправления оставалось не так много времени. Но мы все ещё толпились снаружи омнибуса, не решаясь заходить в душный салон.

— Гетбер, а помнишь взлом моей лаборатории в академии?

— Сложно такое забыть…

— Феранта говорила, что взлом можно было бы расследовать куда быстрее, если бы удалось явно распознать отпечатки магии взломщика. Но явного отпечатка не было. А потом… во время разговора с Ирмалиндой, ты сказал, что различил след магии, слабый. Но я ведь тоже…

Замолчала, пытаясь подобрать слова. И вспомнила вдруг:

— Помнишь, когда ты только узнал моё имя, ты сказал о его огненности. С помощью камней я твои слова подтвердила — мне удалось вызвать огонь на собственной ладони… Этот успех меня воодушевил. И в тот вечер, накануне взлома, я создала ещё одно заклинание. Ветер. Бытовой. Почему вы не смогли его распознать?

Гетбер, в отличие от домов, не блистал белыми цветами. Я бы даже сказала, кожа его была достаточно смуглой, насыщеннее, чем моя. Так что его я видела куда хуже. Но кривоватую улыбочку всё-таки различила.

— Я распознал след. Очень слабый и ненадёжный, но всё-таки. Он больше походил на след от более сильного заклинания, пролетевший пару коридоров и почему-то решивший остаться в твоей лаборатории на ночёвку.

— Но след от магического фонарика? Неужели он был сильнее следа от моего ветра? Я едва дверь не вынесла, — не то пожаловалась, не то похвасталась я.

— Вот тебе ещё одно наблюдение. — Гетбер, поддавшись порыву тактильности, дотронулся до кончика моего носа. — Камни отражают и усиливают заклинание. Но и обезличивают его. Как зеркала: вроде с отражения на тебя смотрит тот же самый человек, но попробуй прикоснуться, и ударишься о твёрдую поверхность…

К омнибусу неспешно приблизился водитель. Посмотрел на нас, воробышков, столпившихся в ожидании чуда. Поняв мысль без слов, мы устремились к двери. И по дороге Гетбер шепнул мне на ухо:

— Впереди ещё двое суток пути. Я расскажу тебе основы, если ты и в самом деле так в этом заинтересована. Научу чему-нибудь простому…

Я кивнула. Основы! Вот и отлично! Может ведь, когда хочет, даже ко мне, такой несговорчивой, отыскать подход…

Жалко лишь, что Гетбер не предложил что-нибудь такое раньше. День так на второй или третий нашего знакомства.

Тогда бы я, пожалуй, была подготовлена к этой поездке куда лучше.