Загородный родительский дом встречает меня кромешной тьмой и звонкой тишиной. Это не удивительно — четвертый час ночи, все давно спят.

Покачиваясь от количества смешанного алкоголя в крови, я устало оседаю на кушетку в прихожей и разуваюсь. В голове до сих пор гудит от клубного шума. Перед глазами кружит вертолётами. Знал же, что ехать тусить с Шолоховым после свадьбы его сестры Миланы так себе идея, но все равно рванул. На хрена…

Девки там были какие-то одинаковые, будто их делали на одной фабрике, ди-джей тухлый, алкоголь уже из ушей лез и только вырубал, а не добавлял веселья. В общем, тоска.

Еще и завтра, чувствую, даже капельница не спасет от дичайшей головной боли. Хорошо, хоть отца сейчас дома нет и читать мне нотации некому. Иначе бы еще выслушивал под тиканье в висках о том, как я бездарно трачу его бабки.

Тяжело поднявшись с кушетки, я бреду к лестнице на второй этаж, на ходу расстегивая рубашку. Осточертевшая за время свадьбы бабочка давно скомкана в кармане брюк.

Преодолев холл, где эхом разлетался только звук моих шагов, я замираю на первых ступенях, прислушиваясь.

Резкие голоса, приглушенные закрытыми дверьми и большим метражом первого этажа, доносятся со стороны гостиной или столовой. Кажется, это отец... Он приехал? Он должен был вернуться из командировки только послезавтра, если я не путаю ничего.

И мама...

Бл... Они что там? Ругаются?

Надеюсь, не из-за меня.

Хотя последние пару лет у них даже погода — повод для взрывного конфликта. Я не берусь судить кто прав из них, а кто виноват. Стараюсь вообще не лезть, да и родители огрызаются, что это не мое дело.

Может и реально не мое...

Но каждый раз, каждая их ссора с криками, обвинениями, слезами матери и угрозами отца как невидимая бетонная плита, размазывающая тебя по земле. Ты просто охреневаешь, наблюдая, и ждешь, когда же прогремит слово "развод", и твой устоявшийся мир рухнет, потому что они начнут разрывать между собой его на куски.

Да, я уже взрослый, мне двадцать один, и я легко могу жить вне родительского дома. Но в нашей семье я не единственный ребенок, а всего лишь старший, и от мысли как это переживут мои младшие сестры, мне, твою мать, дурно. Как это вообще отразится на всех нас. Голоса, доносящиеся из глубины дома, становятся истеричней и громче. Раздается глухой, дребезжащий удар, будто в стену что-то кинули. Вздрагиваю, услышав. По телу мерзкий озноб пробегает, становя дыбом волоски на загривке.

Черт...Не дерутся же они там?!

Помедлив, я разворачиваюсь на лестнице и иду на звук. Зайдя в гостиную, понимаю, что голоса доносятся из отцовского кабинета. Направлюсь туда, стараясь ступать бесшумно, хотя, судя по становящимся всё громче крикам, меня могут не заметить, даже если я настежь распахну дверь и рухну на ковер.

Уже слышу обрывки слов, и от их смысла на коже выступает липкая испарина, а сердце частит в груди болезненно и мелко.

— Сколько я прощала тебе твоих баб! Терпела бесконечно! Делала вид, что верю в эти твои несчастные "командировки" и "совещания"! — надрывно причитает мать, — Меня спрашивали, намекали, а я только улыбалась и строила из себя дуру! Ради тебя! Ты же просил меня не уходить! Умолял! И ты обещал мне, что это все между нами останется! Обещал!

— Рита, ситуация изменилась...— глухо вклинивается отец.

— Изменилась?! Что изменилось? Что?? То, что ты совсем потерял стыд?! Меня вчера буквально завалили фото и видео, как ты сосёшься с этой шмарой на корпоративе "Металлоинвеста" в Челябинске. Сотни людей там, на глазах у всех!

— Не называй ее так, — только и рычит отец с угрозой.

— А как?! Как я должна ее называть?! — взвивается мама, — Лезет к женатому мужику, у которого трое детей! И ты...Я просто не понимаю! Хоть бы молодая какая-то, красивая... Но эта! — и в голосе матери сквозит неподдельное отвращение, — Потасканная, с такой репутацией! Какая-то третьесортная то ли актрисулька, то ли проститутка...А наверно все вместе! Что ты нашел в ней?!

— Не смей так о Вике! — гаркает отец и раздается глухой тяжелый удар. Наверно кулаком по столу.

Я сильнее прижимаюсь ухом к дверному полотну, а мама резко замолкает.

— Не смей, — зло цедит отец, — Не тебе ее судить. Всю жизнь на всем готовом... И уж точно не меня! Без меня ты кто?!

— А вот и узнаем...— дрожит в подступающей слезной истерике мамин голос, — Вот и узнаем, Назар, кто я и что! Все, с меня хватит! Я требую развод!

В кабинете на несколько мгновений повисает гнетущая тишина. И я тоже застываю, словно коченяя изнутри. В ушах фантомный треск стоит рвущейся на ошметки прежней жизни. Это неожиданно тяжело принимать. Под ногами будто пол становится мягким и зубычим. Как топь.

— Хорошо...— тяжело роняет отец. Словно бросает камень.

— И дети останутся со мной, — тут же добавляет мама.

— Что?! С тобой с кем? Где?! У тебя разве что-то есть?! — тут же взбешенно ревет папа.

— Отсужу, у нас все в браке нажито!

— Ты, Рита, не попутала ничего? Смотри, как бы с одними трусами не ушла! Хуй тебе с солью, а не дети! Что ты им дашь?! Чему научишь?! Как ныть и дома сидеть?!

— Ненавижу тебя, ненавижу...— плачет мать, — А ты что дашь? Как вечно дома не быть и по бабам ходить? Это?!

Отец тяжело вздыхает.

— Благополучие я им дам. И будущее, — говорит уже ровнее. Устало.

По кабинету раздаются шаги. Звук открывающейся дверцы, а затем отец, кажется, плескает что-то в стакан или рюмку.

— Значит так, Рит, давай серьезно. Развод я уж и сам хотел. Тут согласен, — говорит деловым тоном, — Судиться ты со мной даже не думай. Сама знаешь, со мной лучше дружить… А я уж не обижу. Столько лет все-таки прожили... Дети...Не нарывайся ты, дурой не будь. Квартиру на Пушкинской отпишу тебе, дом на Кипре. Содержание... Попозже скажу что там, сколько. О детях не заикайся даже. Приезжай, встречайтесь, но жить со мной будут. Иначе конец нашему уговору и будет война, это ясно?

— Зачем тебе это?! — лепечет мама.

— Надо! — отрезает отец, и спокойней, — На, выпей лучше.

Молчат. Я смотрю невидящими глазами в черную пустоту перед собой. Не могу до конца осознать все, что услышал.

— Я завтра тогда соберу вещи, — тихо и рвано выдыхает мама, — Поеду на Пушкинскую.

— Давай, — равнодушно отзывается отец.

— А детям когда скажем? — жалобно спрашивает у него мама.

— А чего тянуть? Толку...

Повисает еще одна непродолжительная пауза, после которой мама неровным голосом, хрипло спрашивает у отца.

— Ты что, эту актрисульку в дом приведешь? Раз защищать кинулся ее...

— А это уже, Рита, не твое дело.

— Мое, тут мои дети, — вскидывается мама снова.

— Нет, и не лезь, если побираться не хочешь на старости лет, — глухо рычит отец.

Мама, всхлипывая, что-то отвечает, но у меня уже нет сил слушать. Кажется вырвет сейчас — так от неприятия и эмоций штормит.

Отшатываюсь от двери и бреду в свою комнату. Там падаю на кровать, не раздеваясь. Мне до жгучих слез жалко мать. Я заранее тону в том кошмаре, что начнется завтра. Пытаюсь подготовиться к нему, но мысли в кучу не собрать. Разрывает. Еще и ответ отца, что может он и притащит в дом какую-то непонятную шлюху, меня просто добил.

Надеюсь, он так пошутил.

Да нет, он не посмеет, нет. Всего лишь хотел уколоть маму и указать ей, где ее место по его мнению. Блефовал. Я уверен!

Но...

Буквально через неделю, самую кошмарную неделю в моей жизни по причине маминого отъезда, истерик сестер и моих стычек с отцом из-за всего этого, я понял, как же ошибался.

Отец посмел.

И не просто посмел привести свою любовницу в дом, а представил ее мне и сестрам как свою будущую жену. А ее дочь- замухрышку с колючим взглядом и идиотским именем Малина (кто вообще в здравом уме так назовет ребенка?!) объявил нашей новой сестренкой.

Ее мерзкая, перекроенная филлерами мать при этом так счастливо улыбалась, будто в лотерею выиграла. О, я уверен, эта Вика так и считает.

Но это она зря. Спорим, она быстро сообразит, что не в сказку попала.

И она, и уж тем более ее стремненькая дочурка, которую батя по неосторожности засунул на первый курс в мой университет.

Малина... С таким именем мне даже стараться не придется, чтобы сделать ее местным посмешищем. Легко! И с огромным удовольствием.