Тарковский удивленно вздернул брови, не выказывая ни капли гнева.

— Неужели? — он отложил журнал и даже немного подался вперед. — Не вы ли выставили меня таковым, отослав обратно мой подарок и билеты в театр? Я со своей стороны сделал все что мог, чтобы доказать, что тот… случай — вовсе не обыкновенная вольность с моей стороны, и что я отношусь к нему со всей серьезностью.

Со всей серьезностью?! Служанку присылать — это по его мнению серьезно?

Я плюхнулась на стул, позабыв об элегантности. Стоять перед Тарковским, как школьнице перед строгим учителем, мне уже надоело.

— Как переменчивы ваши настроения, князь, — я улыбнулась, но хотелось выругаться. — То «нет», то «да». Как юная девица, честное слово. Сейчас уже ни ваши приглашения, ни ваши подарки ничего не значат. Я была в тот день не в себе и плохо понимала, что происходит. А вы подло этим воспользовались, и даже не явились ко мне лично, чтобы извиниться. Не только подлец, но еще и трус, получается.

Я отвернулась, сочтя тему исчерпанной. Добавлять сейчас о том, что я больше не собираюсь редактировать научные статьи, будет наверное глупо.

— Мне прекрасно известно, какова ситуация в вашем доме, из-за которой вы не слишком любите принимать знатных гостей. Я лишь не хотел вас стеснять, и очень надеялся увидеться с вами на следующий же день, перед спектаклем, — спокойно пояснил Владислав, хотя в его голосе уже проскальзывали рычащие нотки. Неужели и его можно вывести из душевного равновесия?

— Допустим, — кивнула я, не слишком убежденная его оправданиями. — И все же это не имеет значения. Даже явись вы лично с цветами и поклонами, мой ответ бы не изменился.

Я окончательно отвернулась и потянулась к стопке документов, которые скопились на моем столе. Намеревалась разобраться, что с ними делать, но похоже, Тарковский посчитал, что тема не исчерпана. Встал над столом, как гора, и только сейчас я поняла, насколько высокий у него рост и насколько он широк в плечах, несмотря на все свое изящество.

Прибьет и не заметит, даже пискнуть не успею.

Впрочем, кровожадным князь не выглядел. Даже сейчас, когда злился, он сохранял во всем своем виде какое-то неуловимое достоинство и даже благородство.

— В таком случае приношу свои извинения и обещаю, что впредь ничего подобного не повторится. По крайней мере без вашего на то согласия, — произнес он несколько церемонно и опустил передо мной небольшой пакет из коричневой бумаги. — Прошу, примите это.

В ответ на мой возмущенный взгляд он мягко улыбнулся.

— Ни к чему вас не обяжет, уверяю, — и поспешил ретироваться, очевидно заметив, что я уже готова обложить его матом похлеще, чем пьяный грузчик.

Пару минут я сидела и потягивала кофе, пытаясь вернуть себе душевное равновесие, и старалась вообще не смотреть в сторону пакета. Но любопытство победило и я все же осторожно сунула туда нос.

Презент действительно оказался чисто символическим: какой-то травяной чай и темный шоколад с орехами. Приемлемо, сойдет за извинения.

Я поспешила спрятать пакет в ящик стола, и как раз вовремя: в кабинет вплыла Юлия Петровна. Она тепло поприветствовала меня и рабочий день начался.

К обеду я не чувствовала себя такой уставшей, как в другие дни работы на кафедре. Возможно потому, что сегодня никаких статей на проверку мне не выдали, и я могла сосредоточиться на основной части работы. К обеду решила не забивать голову книгами и просто посидеть в столовой. Но насладиться спокойствием не удалось: Тарковский, заметив меня за крайним столом у окна, не спрашивая позволения опустился рядом.

Да чтоб тебе искалось, назойливый какой!

Мой возмущенный взгляд не укрылся от внимания князя. Оправдывало его только то, что другие столы в обеденный час заняли студенты. Что ж, ладно, пусть сидит. Лишь бы молчал.

Владислав действительно не пытался завязать беседу какое-то время, но именно в тот момент, когда я поверила, что мы просто спокойно пообедаем и разойдемся, он все же нарушил тишину.

— Вы наверняка много слышали о некоей восходящей звезде публицистики, которая пишет под псевдонимом «Эхо»? — как бы невзначай спросил он.

Я подавила вздох, пытаясь придумать, как бы увернуться от этого разговора.

— Очевидно слышала. Вам это должно быть известно, если вы читали недавние новости, — о моем якобы знакомстве с «Эхо» растрепали во всех газетах.

— Что вы думаете о недавней его публикации? — продолжил князь светским тоном, но за этой необременительной беседой мне чудился какой-то подвох.

— Оригинальный ход мысли, — медленно ответила я. — Хотя, возможно, немного опережающий время. Впрочем, как представительница работающей аристократии я не стала бы спорить с тем, что утверждается в этой статье.

— В самом деле? — саркастично улыбнулся князь. — Вы готовы согласиться с тем, что созидательный труд — это благо и право каждого человека, независимо от происхождения?

Я прикусила губу, осознав, что попалась. Что ж, переобуваться в прыжке и утверждать, что я «вовсе не это имела в виду», уже поздно.

— Всем людям в той или ной степени свойственно желание трудиться и творить. Реализовать его — потребность и да, она должна быть таким же неотъемлемым правом, как право на жизнь и безопасность, — кивнула я и спрятала раздражение за чашкой чая.

— Практика показывает обратное, — продолжил настаивать Тарковский, а я все еще не понимала, на кой черт он вообще завел эту беседу? — Дамам из высшего общества, например, никакая страсть к труду явно не свойственна.

Князь замолчал и взглянул на меня испытующе. Я не удержалась и фыркнула в кружку: тоже мне аргумент.

— Разве? А как же бесконечные перемены нарядов, балы и приемы, благотворительность, налаживание дружеских связей, полезных супругу или детям? По-моему, в рамках дозволенного дворянки делают все что могут, и даже больше. Конечно, многие из них сублимируют жажду деятельности, гоняясь за новыми фасонами платьев и сплетнями, но лишь оттого, что подвержены общественным стереотипам больше, чем некоторые их подруги, — выдала я.

Подняв взгляд на князя, вдруг поняла, к чему он затеял эту беседу. Подавила желание выругаться и прикусила кончик языка, наказывая себя за глупость.

Ну ладно тот журналист на собрании — он плохо знал меня и в целом интеллектом не отличался. Он не догадался, что «Эхо» — это я. Но Тарковский, который за несколько недель совместной работы прекрасно изучил мою манеру говорить и писать, и изменения в характере видел из-за того, что мы сидим буквально за соседними столами — он то обо всем догадался.

Владислав, очевидно, заметил мой страх. В его взгляде искрился смех, хотя лицо оставалось совершенно серьезным.

— Не волнуйтесь, я никому не расскажу, — заверил меня он.

Я медленно выдохнула, расслабляя плечи. Да что за идиотская привычка держать спину так, будто кол проглотила, когда нервничаю? Явно принадлежит Маргарите, не мне.

— К чему же тогда все это? — я подцепила маленькой ложечкой край пирожного, которое все же решилась взять на сдачу. С учетом моих утренних пробежек, на талии оно вряд ли отложится.

— Во-первых, мне стало любопытно, — улыбнулся князь. — Во-вторых, я хотел бы немного помочь вам в вашем занимательном начинании.

С чего бы?

— Разве не вы утром сказали, что я выставила вас подлецом? — настала моя очередь саркастично изгибать бровь.

— Так и есть, однако вынужден признать, что вы поступили как честная девушка, — не выдержав моего взгляда, Тарковский отвернулся и устремил взгляд в окно, на хмурое осеннее небо.

Вот это да! Он только что признал, что неправ. Нелегко, должно быть, расписываться в этом перед какой-то нищей пигалицей вроде Марго. Наверное, надо бы поощрить этот искренний душевный порыв? Нам обоим будет лучше, если недопонимание останется в прошлом. И хоть гнев еще не утих до конца, я решилась сделать ответный шаг к примирению.

— Чем же вы можете мне помочь? — уточнила я, видя, как во взгляде князя разгорается азарт.

Остаток обеда мы потратили на обсуждение моих материалов. Тарковский посоветовал несколько более авторитетных изданий, которым подойдут мои заметки, и несколько книг по социологии, о которых я прежде не слышала. Мысленно прибавив их в стопку литературы на домашнем столе, я едва не застонала.

Возвращаясь в кабинет, не могла не признать, что князь дал очень дельные советы. Я, может, кое-что знала благодаря прошлой жизни, могла припомнить философские концепции и переложить на местные реалии свои знания, но мне недоставало информации именно об особенностях этого мира и его устройства. И тут Тарковский оказывал мне огромную услугу, разъясняя важные детали. Я даже почти перестала злиться на него, однако продолжала ожидать подвоха.

Впрочем, напрасно: вечером, когда я сообщила, что не могу больше выполнять работу корректора, он даже меня поддержал и напомнил возмущенным коллегам, что на соседней кафедре философии секретарь с удовольствием возьмется за эту работу.

Когда я добавила, что к нему даже необязательно ходить и материалы можно отправлять по внутренней университетской Сети, к которой подключены компьютеры, дело решилось миром.

Правда день на этом не закончился: дома меня поджидал очередной сюрприз.