Пекарня старого Абсея славилась пирогами на всю Вартару.

Большие круглые ватрушки со сливочно-жёлтым, щедро сдобренным желтками творогом. Поверх Абсей раскладывал засахаренные ягоды и фрукты, сиявшие будто каменья драгоценные.

Тяжёлые, сытные кулебяки с начинками, прослоёнными толстыми, ноздревато-пышными блинами. Одним куском наешься так, что завязки на штанах распускать придется.

Расстегаи, края которых будто лопались прямо в печи от распирающего нутро пирога рыбного фарша.

Высокие свадебные курники украшенные искусно вырезанными цветами и листьями... Пекарю удавалось всё.

Но особую любовь горожан сыскали небольшие мягкие булочки-витушки с медово-маковой начинкой. Сам князь Баграт, хозяин всех земель вокруг Вартары и самого города, не брезговал полакомиться сладкой сдобой из пекарни Абсея.

Дабы уважить господина, старик каждое утро самолично доставлял выпечку князю на завтрак. Благо вставали в княжьем тереме поздно, когда рабочий люд похлёбку к обеду стряпал.

- Озара, ты всё приготовила? - Абсей кряхтя сполз с печи.

Сорванная десять лет назад спина с каждым годом болела всё сильнее. Мази и притирания, на покупку которых Абсей не скупился, приносили временное облегчение. А сырыми осенними днями, когда дожди сыпали мелкой пылью с утра и до самого вечера, не помогали вовсе.

Никто во всём городе не догадывался: около двух лет назад место старого пекаря у печи заняла дочка, Озара. Сам Абсей ослаб и не мог вымесить тесто, не свалившись на следующий день в горячке. Подмену приходилось скрывать, дабы не смущать горожан и не отваживать покупателей. Не женское это дело — тесто месить, да хлеба печти... И того уж слишком, что девица немужняя в лавке пирогами торгует.

- Да, батюшка, всё готово, - отозвалась Озара.

Закутала последнюю ватрушку в плотное льняное полотно, осторожно, чтоб не смялось, положила свёрток в просторную ивовую корзинку, купленную как раз для такого случая.

- Добро, - кивнул Абсей.

Кряхтя и поддерживая рукой поясницу, добрался до порога. Накинул старый, но целый и опрятный кафтан. С тоской вздохнул. До княжеского двора версты две по осеннему бездорожью. Да с больной спиной...

- Батюшка, - Озара подала отцу кушак, упавший на пол с деревянного крючка, - как же ты поедешь? Погода как разыгралась. Заболеешь не ровён час.

Абсей покачал головой. Нельзя ему хворать. Коли помрёт, так кто об Озаре позаботится? Жениха подходящего подберёт, свадьбу сыграет? Но и господина обижать негоже. Осерчает, беда будет. Скор на расправу князь. Коли что не по нутру, так сразу на плаху.

Заглянул Абсей в корзинку, проверил, чтоб Озарушка не позабыла чего. Дочка-то у него, коли с другими сравнивать, и красивая, и разумная, да по молодости одни женихи в голове. Особливо Тишка, сын портного с соседней улицы. Работящий парень, хороший, хотя и не красавец. Но с лица же воду не пить.

А Абсей и не против, чтобы сладилось у молодых. Озарушка в следующий год в возраст войдёт, поженятся.

И угораздило государя три лета назад повелеть, чтоб девки лишь с осьмнадцати лет невестились! Где видано-то такое? Кабы не указ царский, так была бы Озарушка и замужем, и с дитём на руках али под сердцем. Раньше-то дочери лет в пятнадцать свадебный наряд примеряли, а после семнадцати перезрелки в одиночестве куковали. Чуток не успела Озарка, чтоб замуж выйти. Годка не хватило...

Абсей сокрушённо вздохнул, да аккуратно пробежал пальцами по узлам. Пироги-то он и не глядя определить мог.

Ничего не забыла дочка. Всё как надо сложила в корзинку. И кулебяку о пяти слоях с визигой и осетровыми щёчками, кашей гречневой, жареными грибочками с лучком, яйцами рублеными и пером зелёным, луковым. И большие, с тарелку, расстегаи с рыбным фаршем, ломтиками осетрины и налимьей печёнкой. И ватрушки сладкие с творогом и маслом топлёным, да поверху с яркими пятнами рубиновой вишни, сорок дней на вине настоянной. И те самые витушки медово-маковые, мелкие, чтоб на один зуб, да мягкие, как перо лебяжье. Никому в Вартаре такие не удавались... А старый князь их любил.

Тяжела ноша, а деваться некуда. Везти надо. Поднял корзину и, крякнув от натуги и боли, тонкой стрелой пронзившей всё тело от макушки до пяток, чуть на пироги княжьи не повалился. Едва на ногах устоял, глаза от напряжения выпучив.

- Батюшка, - ахнула Озара, к отцу кинулась. Корзинку из рук выхватила, а самого до лавки проводила, усадила со всем почтением. А потом бровки нахмурила, руки в бока упёрла, ни дать ни взять жена-покойница, Матренушка любимая, и заявила, - ты, батюшка, болезный нынче. Так что я сама к князю пироги повезу. А ты притираниями намажься, пояс из собачьей шерсти на спину повяжи, да на печи лежи грейся, - и так быстро на себя душегрею стёганную накинула, корзину схватила, из избы выскочила, что Абсей и слова сказать не успел.

Покачал головой Абсей... Шустрая девка. Негоже так. Девка должна тихой, скромной да покорной быть. Отца-мать слушать и не прекословить. А не пироги на продажу печти, в лавке торговать и ещё и развозом заниматься... Нельзя помирать ему, никак нельзя. Вот как дочь за Тишку замуж отдаст, да мужа молодого заместо себя за Озаркой приглядывать оставит, так и покой вечный придет.

***

Мелкий, тягучий и противный дождь стучал по кожаному пологу крытого кузовка. Дорогу от сырости развезло, колеса вязли в мокрой топкой глине, накручивая на обод комки грязи. Озара недовольно хмурилась, куталась в толстый шерстяной платок, прячась от осенней промозглой сырости, и подгоняла кроткую пегую лошадку Кишку(*кИшку). Старая кляча, рывком выдергивая ноги из грязи и рискуя потерять подковы, брела по узкой дороге. Когда вернутся домой, надо будет проверить копыта. Если что к кузнецу Кишку свести...

Озара нахмурилась. К кузнецу, на другую улицу, идти не хотелось. Там по соседству жил Тихомир, сын отцовского приятеля, который вбил себе в голову, что она, Озарка, невеста его будущая. И никак не отвадить парня было, очень уж отцу «жених» нравился. Только ей самой Тишка не по нраву был. Скучный он. Как заговорит, так все про ткани, фасоны и нитки... А ей хотелось чего-то большего. Особенного, волнующего... Например, пусть бы красивый и благородный воин в нее влюбился. Комплименты говорил, руки целовал и в чувствах признавался. Как в книжках.

Вздохнула... Тосклива дорога-то. Из-за дождя носа наружу высунуть нельзя, только и видишь, что клочок унылого серого неба, покрытого плесенью туч, над обвисшим от старости крупом Кишки. Да, и там, за пологом, и смотреть-то нечего. Поля вдоль дороги убраны давно. Лишь старая, пегая от сырости стерня скошенной ржи все еще топорщится, словно щетина на лице дядьки Милослава — отца Тишкиного.

Княжий терем располагался чуть в стороне от города. Когда-то и сам город был там, на горушке, но больше двух веков назад, во время войны, деревянные стены сгорели, и народ переехал на новое место, в низинку, поближе к воде. Чтоб избы от огня защитить. Но князь, вернувшись в родные земли, переселяться не захотел и построил каменную крепость прямо там, где раньше были деревянные хоромы.

Озара бросила поводья, позволяя Кишке идти так, как ей вздумается, достала из-за пазухи потрепанную книжицу и открыла страницу, заложенную соломинкой. Читала она медленно, водя пальцем по страницам и шевеля губами. То и дело попадались незнакомые слова, которые она произносила вслух по слогам, словно пробуя их на вкус. Как начинку для пирога.

Смысл каких-то слов она угадывала, находя им замену в привычном просторечии. А значение других так и оставалось загадкой. Такие слова Озара подчеркивала ногтем, надеясь, когда-нибудь узнать, что же они значат. Когда-нибудь... Книжку она от отца прятала. Если он узнает, что старуха, вдова солдатская, к которой дочь все детство бегала по хозяйству помогать, читать ее научила, да манерам господским, то осерчает страшно.

И то верно, ни к чему девке такая наука. Стирать, готовить, убирать умеет и ладно. А все остальное к бедам и горестям. Вот не умела бы Озара читать, не знала бы, какой настоящая любовь бывает, так и Тишка бы ей за счастье был. А что? Семья хорошая, небедная, работящая. И Тишка не бесталанный, еще в прошлом году мастерство свое в артели портняжьей подтвердил, даром что едва третий десяток разменял. За таким всю жизнь будешь спокойно жить. Как сыр в масле кататься.

Озара вздохнула и закрыла книжку... Читать не получалось. Из-за нависших черно-фиолетовых туч было слишком темно, и крючковатые буквы, цепляясь друг за друга, прятались от ее взгляда, превращаясь в незнакомые закорючки. Как-то Озара на ярмонке книжку с такими загогулинами видела. Торговец сказал, что в это ханойские глифы, коими хайноцы целые слова обозначают. И глиф тех столько, что Озаре и за неделю не сосчитать: пальцев на руках и ногах не хватит. И своих, и отцовских, и Тишкиных...

А думы-то опять на «жениха» перекинулись. Ох, и боялась Озара, что отец волей своей, за Тишку замуж ее отдаст. И не поделать же ничего. Не посмеет она отца ослушаться. Так что остался ей годик всего один свободной побегать. Помечтать о несбыточном, о рыцаре на белом коне, который девиц в книжках от драконьего плена спасает, в уста сахарные целует. И от мечты такой сердечко Озаркино сладко замирало, а дух от смущения перехватывало...

Ну, куда уж Тишке с его нитками супротив рыцаря-то?

***

Княжий терем прятался высокими, сложенными из серых, гранитных блоков, стенами крепости. Снаружи они сверкали неопрятными свежими заплатами. Не далече как неделю назад князь мужиков собирал на помочь. Осень в этом году выдалась холодная, сырая, а значит пятна так и останутся видны до самой весны, пока теплое солнце не высушит всю влагу.

Уж два века прошло, как государь земли соседние захватил. И стала Вартара из пограничного городка сердцем Хорумского царства. Но княжий род все о ворогах беспокоился, и крепость свою в порядке держал.

Два раза в год, по весне и по осени, всех мужиков, что на княжьей земле живут, для работ созывали. Ров почистить, глину с известью пережечь, а потом смесью этой стены внешние залатать. Чтоб ни скола не осталось, ни выемки маленькой, и вражине проклятому не подняться наверх было. Зато все мужики Вартары знали: в случае чего и для них, и для их семей найдется место, ломоть хлеба и кружка воды в крепости княжьей.

Чем ближе подъезжала Озара к глубокому рву, опоясывающему крепость, тем сильнее нависали над возком каменные стены, закрывая собой все видимое пространство и пугая своей суровой холодностью.

Как будто бы сам князь смотрит на тебя свысока.

Озарка мелкая еще была, пришел в Вартару черный мор. Она и матери своей, что в ту лихую годину померла, не запомнила. А вот взгляд князя, когда он город объезжал да в каждый дом заглядывал, в память дитячью намертво впечатался. Холодный, серый, под кустистыми бровями... Высокий... Страшный... Точь-в-точь, как стены эти.

- Озарка, ты что ль? - удивленный голос дядьки Добромира заставил вздрогнуть. Отмерла Озара, на сродственника дальнего пустыми глазами взглянула. Кивнула. - А где батька-то? Почто сам не приехал?

- Спину заломило, холодно же , сыро. У печи сегодня наработался уж, надорвался, - привычно соврала она и прокашлялась, погоняя хрипоту.

- Добро, - кивнул дядька Добромир и махнул рукой дорогу указывая, - сюда поезжай. Возле кухни погоди, как выйдут к тебе. Сама с возка ни ногой. Поняла? У нас здесь парни лихие, как набегут, рожки да ножки от тебя останутся.

И вроде же пошутил, да сердечко Озакрино с испугу застучало. Зябко стало. А то и, правда, набегут? Кивнула она дядьке. Мол, поняла, что же не понять-то. Плечами дернула, жуть прогоняя:

- Н-но, - вожжами лошадь хлестнула. И голос-то писклявый вышел. Будто комар голодный под ухом зазвенит.

А как во двор заехали, так и застыла рот открыв...

От ворот сразу две дороги вели. Одна широкая, каменная, словно продолжение моста через ров перекинутого. Вторая узкая, едва возок протиснется, и такая же грязная, как у них в городе.

Широкая дорога у крыльца высокого заканчивалась. И на ступеньках-то сам князь стоял... Уж как Озара его издалека углядела, неведомо. А вот уверена была, что князь это, а не воин какой. Даже кафтан черный золотом по обшлагу вышитый, усмотреть успела, бороду седую, да глаза те самые... серые, холодные...

И так жутко было в крепость ехать по первому разу, а тут еще и дядька Добромир пугалку рассказал, и самого князя встретила. Замерла Озарка с вожжами в руках. Совсем забыла куда править надобно. Глазоньки выпучила на князя. Не оторваться.

Лошадь хоть скотина и глупая, а работу свою знала. Сама по узкой дорожке пошла на задворки. Для Кишки-то работа привычная. Она получше хозяйки знает, что делать надо. Довезла возок аккурат до кухни и встала как вкопанная.

А как сам старый князь с глаз пропал, так отпустило Озару. Задышала девица, расслабилась. Не заметил князь, что вместо Абсея девка приехала. Не осерчал.

Озара-то наставления дядьки Добромира чутка запомнила. Потому и высовываться не стала. Застыла внутри без движения, чтоб парни лихие девку в возке не заметили. Может и зря дядька на парней наговаривал, да только что-то проверять охоты не было. Лучше подождать, как велено. Небось, и правда, стряпуха сама за пирогами придет. Ох, и страшно! А вдруг еще и князю кто нажалуется, что Абсей самолично не явился, князя не уважил? Может и не будет ничего, а все равно боязно.

Сидела она, ждала, да только никто так и не появился, корзину со сдобой не забрал. Уж забеспокоилась. И только хотела из возка выглянуть, как голоса рядом послышались. Мужские. Веселые. И все ближе и ближе подходят. Даже дождь с новой силой по пологу прыснувший, шаги уже не заглушил, не спрятал.

- Эй, Вой, глянь, - крикнул кто-то, - Абсей пирогов привез. Погодь, заберу...

Шум шагов стал громче и в возок к насмерть перепуганной Озаре заглянул парень. Веселый, рыжий и мокрый, как пес Тишкин, волосья ко лбу прилипли, а на лице веснушки, будто крошки хлебные на щеки просыпались. Как Озару увидел, так еще шире в улыбке расплылся:

- О-о-о! - заорал радостно, - Вой, глянь-ка, кто тут у нас!

Озарка с испугу-то вся сжалась. Вылупилась на рыжего не моргая, слова сказать не может.

- Рыж, - захохотал второй, - неужто так перепил, что Абсея не признал?!

И снова грязь под ногами захлюпала, выдавая приближение еще одного парня. И сразу же, сбоку, с другой стороны, над Кишкиным крупом, загораживая плесневелое небо, появилась еще одна голова. Серые глаза, спокойные, уверенные... Такие знакомые, аж дыхание сперло.

- Хм, - хмыкнул княжич, - и вправду, красавица. Как звать тебя, девица?