Заходя в квартиру, успеваю подумать, что это чистой воды безумие.

Сева за мной, я слышу его приглушённый голос.

– Алиса…

Сбрасываю с себя шубку, скидываю шарф.

– Ну вот, теперь можешь показать мне свой рисунок, – говорю я, а голос странно тонок и дрожит от волнения.

Чтобы хоть как-то прийти в себя, иду в кухню, достаю початую бутылку красного вина. Беру бокалы.

– Нет, – говорит Сева, – не надо.

Спиной чувствую жар его взгляда. Пожимаю плечами и улыбаюсь ему через плечо. Меня бьёт дрожь.

Он тихо подошёл сзади и положил открытый альбом на стол.

Сквозь преломлённую призму стекла я увидела своё изображение. На нём играют красные блики. Да, это и в самом деле я. Сижу в позе античной сивиллы, грудь обнажена, а выражение глаз такое, что впору краской стыда заливаться. Интересно, он один это приметил или я у всех художников такой сладострастной получилась?

– Как всегда, безупречная работа, – сказала я, поднося бокал к губам.

– Нет, это ты безупречна…

Его дыхание ласкает мочку моего уха. Это неприкрытая лесть, но мне приятно. Вино сладковато-терпкой струйкой стекает по горлу, проникая, согревая всё внутри.

– Алис… Там, в мастерской… я не мог отвести от тебя взгляд.

Голос Севы совсем поменялся. Весь он был точно пропитан чувственностью.

Я втянула носом воздух.

Говори, говори со мною, милый мой мальчик… Как давно я не слышала ничего подобного в свой адрес. Оливер был всегда так немногословен… К чёрту! К чему эти ненужные воспоминания о нём…

Говори же мне всякий глупый, но такой красивый бред…

– Я думаю о тебе всё время… Это какое-то наваждение.

Он больше не говорит, нет… Его руки опустились на плечи, пальцы побежали по изгибу шеи… Сева дразнил меня, изводил своими лёгкими, невесомыми прикосновениями. Когда же его губы коснулись и замерли на тонкой жилке, где, как сумасшедший, бился пульс, я судорожно вздохнула и не смогла сдержать стон.

Все преграды, тщательно возводимые моим рассудком с тех самых пор, как он поцеловал меня в машине, все крепости, все неприступные бастионы рухнули в этот самый момент… Как нелепо было отрицать, что того поцелуя мне было непростительно, жестоко мало. Как капля прохладной воды на губах в раскалённом зное пустыне – усилит жажду, но не утолит её никогда.

Что сталось с нами обоими? Остались ли мы? Или это уже не мы, а лишь два существа, не помнящих себя, не видящих ничего вокруг…

Его глаза… Я была вся в них… Вся без остатка... Они стали почти тёмно-карими, такими пронзительно-глубокими, такими влекущими. В них светилось столько обещаний, столько соблазнов...

На ходу скидывая с себя одежду, путаясь в ней, мы, вновь и вновь искали руки друг друга, губы друг друга… И всё пили, пили эту страсть до головокружения, до забвения… С какой-то поспешностью, словно кто-то вот-вот должен был прийти и отобрать у нас то волшебное чувство, которое владело нами, заставляло быть свободными от всех условностей, заставляло быть его рабами, его служителями…

Он опустился передо мной на колени, его руки и губы были теперь везде… На мне, во мне… И он, стоя так, будто бы поклонялся, молился какому-то божеству…

Мои пальцы запутались в его волосах…

И только шёпот острых ощущений между нами.