— Вот видишь, Сереж, снова курю, — с усмешкой проговорила я, пуская в небо сизые тонкие колечки.

Я провела ладонью по крупной, гладкой гальке, сидеть на которой, к слову, было не так уж и комфортно. Солнце едва проснулось, и там, вдалеке над морем, только-только занималась заря.

— Ты никогда не любил курящих… Вот и я старалась, честно старалась для нас. А теперь, вроде и не надо.

Последняя крепкая затяжка и горький, с фруктовым привкусом дым наполнил легкие, а затем, на выдохе, тоненькой струйкой плавно потек вверх. Я шмыгнула носом, некрасиво и противно. Щеки вытирать даже не старалась — бессмысленно это, все равно спустя минуту они снова становились мокрыми. Словно лихой мазохист, я снова и снова возвращаюсь сюда.

А помнишь? Когда-то мы были тут счастливы. Прямо на этом пляже. Я тогда точно так же курила тоненькие сигареты, любовалась восходящим солнцем, как вдруг:

— О! Куриный бог! — раздался рядом мягкий мужской голос, заставив меня оторваться от прекрасного зрелища. — Держи!

— Что? — непонимающе уставилась я тогда на протянутую ладонь, в центре которой лежал круглый камешек с большим отверстием.

— Говорят, он исполняет желания!

Я подняла взгляд и пропала. Никогда не говорила тебе, что влюбилась сразу, с первой минуты, именно в тот момент, как услышала твой голос. А может я всегда любила тебя? Что, если все это правда? Наша душа — бессмертна, и мы перерождаемся снова и снова. Что, если в прошлой жизни я тоже любила тебя? И в позапрошлой. А может, мы уже сотни тысяч жизней идем рука об руку? А вдруг наши души уже были вместе в тот момент, когда только зарождалась вселенная, и мы любовались, как загораются и гаснут первые звезды? Ведь не зря же иногда при знакомстве возникает такое чувство, будто мы знаем человека всю жизнь? Нам всегда было о чем поговорить, о чем помолчать. Ты будто знал меня лучше, чем я сама. А вдруг мы просто забыли, что бесконечно любили друг друга миллионы лет, и именно в тот момент, когда ты увидел меня, одиноко сидящую на берегу, наши души прикоснулись друг к другу, и какая-то внутренняя память проснулась раньше, чем мы смогли что-либо осознать?

Я в то лето переехала к бабушке, только школу закончила, отгуляла выпускной и справила свое совершеннолетие. Я была наивна и просто не готова к тебе. Честно!

— И не кури, отвратительное выглядит, — с этими словами ты отобрал окурок и отбросил его в сторону. — Меня, кстати, Сергеем зовут.

— Да что ты… Да как ты…

Буквально задыхаясь от возмущений проблеяла я:

— Да по какому праву?

— На правах будущего мужа, — снисходительно улыбнулся ты тогда, и мое сердце пустилось вскачь, отбивая бешеный ритм.

Я разглядывала протянутую ладонь с крупными пальцами, скользнула взглядом выше, от кистей к плечам. Мне было всего восемнадцать, я и парней-то раздетых видела не часто. На пляже в разгар дня не в счет — там народа много, да и мысли всегда в основном были о море. А тут мы одни, и ты, только плавках. Кожа лоснилась в лучах восходящего солнца, играя бликами, а под ней бугрились по-юношески прекрасные мышцы. Пленительное зрелище, да.

— Зачем ты прячешь их? — ты ловко сорвал с моей головы косынку и ветер тут же подхватил светлые локоны.

— У тебя обалденный цвет… Русый, да?

— Золотистый, — пропищала я.

Уже и думать забыла как ты нагло выбросил мою сигарету. Последнюю, между прочим!

Ты тогда присел рядом и вложил камешек мне в ладонь, сжал ее своей и попросил беречь его, как самое ценное в жизни. Ты всегда говорил, что это Куриный Бог привел тебя ко мне, но я то знала, что просто наши души слишком соскучились друг по другу. Но я не спорила, а просто носила этот амулет на шее, поближе к сердцу.

Я тронула камешек, вот уже двадцать лет висящий на толстом черном шнурке, и закурила снова. Словно ждала, что ты опять присядешь рядом, выдернешь из пальцев несчастный окурок и улыбнешься так, как умеешь только ты. Так, что вместе с тобой улыбалась и моя душа.

Мы часто вспоминали с тобой тот вечер, как нечто волшебное. А помнишь, как на заре нашего знакомства, мы просто болтали всю ночь напролет? А потом всю следующую ночь молчали, уютно устроившись на пустынном диком пляже, мы жгли небольшой костер, пили чай из термоса и смотрели, как пламя исполняет свой маленький танец любви, рождая тысячи искорок. А они, словно пузырьки шампанского, играючи возносились и растворялись в ночной синеве. Это было завораживающе, и никто из нас не решался нарушить эту хрупкую тишину.

Два десятка лет прошло, представляешь? А я помню все, как вчера. Как ты катал меня на гидроцикле каждый вечер, а он мчал нас вперед, рассекая водную гладь. И впервые мне было не страшно лететь в неизвестность. Ведь в эту неизвестность я летела рядом с тобой, вместе. Мне с тобой вообще было все нипочем, а сейчас… Сейчас я как рыба, выброшенная на берег. Задыхаюсь, но все еще помню. Как будто каждый проведенный вместе миг теперь записан у меня на подкорке. И любая малейшая деталь словно включает невидимый проектор, запуская вереницу воспоминаний. Счастливых. До слез, до боли прекрасных. И вот в такие моменты я заново учусь дышать, потому что внутренности скручивает болезненным спазмом, а грудь словно придавливает тяжелой плитой. Каждый закат наш помню: проведенный на усыпанном горячей галькой пляже летом, и возле уютного камина зимой. А на рассвете мы любили нежиться в объятиях друг друга даже спустя девятнадцать лет.

Ты стал для меня всем: первым мужчиной, первой любовью, опорой, когда было тяжело и хотелось бросить все. Да, учеба в медицинском далась мне нелегко, но я смогла, осилила только благодаря твоей поддержке. Ты всегда говорил: «Ты сможешь. У тебя получится. Ты ведь моя самая лучшая.» И я могла, и у меня получалось. И я старалась быть такой, какой ты меня видел.

Я бы могла с гордостью сказать, что лето нашего знакомства было самым счастливым, но это было бы неправдой. Ведь каждое наше лето было особенным. Каждое из девятнадцати.

— Это должно было стать двадцатым нашим летом, — просипела я спокойному теплому морю, волны которого ласково перекатывали маленькие камушки.

Ты так любил звать меня по имени! Валерия. Из твоих уст это звучало просто восхитительно, завораживающе. Никто не звал меня по имени так: будто вкладывая всю нежность и любовь, всю страсть, на которую был способен. Стоило только услышать твое проникновенное: «Валерия». И кровь закипала в венах, а сознание тут же подбрасывало будоражащие воспоминания. Нет, ты не был идеальным, отнюдь. Ты жутко храпел по ночам, а еще ворчал, словно старый брюзга. Ты рано стал седым, и мы постоянно смеялись, будто это я довела тебя своими капризами до седых волос. А еще ты был прямым, как рельса. Ты запросто мог сказать людям все, что ты о них думаешь. И ты говорил. Особенно тебя невзлюбили мои подруги, да. Неприятно им было слышать в свой адрес, слова о том, какие они пафосные сучки, знаешь ли. К слову, и подруг-то у меня не осталось, да и плевать было, на самом деле. А еще ты иногда выпадал из реальности. Мог зависнуть посреди диалога и думать о чем-то одному тебе известном. Ты не был идеальным. Ты просто был моим.

Мы поженились через год после знакомства. Как сейчас помню — ты влез ко мне в открытое окно и ошарашил прям с утра, на мое девятнадцатилетие. Со счастливой, по-мальчишески задорной улыбкой ты заявил, что даришь мне себя на день рождения. Я была так счастлива! Ты заполнил каждый миг моей жизни! Ты был рядом каждый раз, когда был необходим. Когда я, нервно кусая губы, сдавала первую в своей жизни зимнюю сессию. Со счастливыми криками выбегая из института, я прыгала на шею тебе. А ты подхватывал и кружил меня, кружил, что было сил. Пока окружающее пространство не сливалось в единое смазанное пятно, и в этом мире не оставались только мы с тобой. Счастливые, улыбающиеся. Влюбленные настолько, что казалось эта радость жила везде: в каждой клеточке нашего тела, в том воздухе, которым мы дышали, в ветре, что так рьяно трепал мои волосы, в теплом свете, что дарило по-зимнему яркое солнце. А потом мы, радостно хохоча, валились в сугроб и делали снежных ангелов. Банально и сладко. До хруста сахара на зубах. Но это все мое, и плевать было на то, что кто-то там подумает. Потому что это были их мысли, не наши.

— Мне всегда казалось, Сереж, что ты был уверен во мне больше, чем кто бы то ни было. Больше, чем я сама. — проговорила я вслух.

Нашарила рукой сумку, выудила оттуда металлический пузатый термос и, открутив тяжелую крышку, наполнила ее ароматным чаем.

— М-м-м, — втянула носом пряный пар и аккуратно пригубила. — Вкуснотища! По твоему рецепту, Сереж, заварила. С мятой и чабрецом. Медку бы сюда, да вот, забыла, кажется…

Посмотрела на тихое море. Меня всегда завораживало, как оно меняет цвет в зависимости от того, под каким углом на него падают солнечные лучи. Я люблю море любым. Но когда оно яркого, насыщенно-бирюзового цвета, как сейчас — больше всего мне по душе. Успокаивает что ли… смотреть, как вдалеке зарождаются небольшие волны, украшая бирюзовую гладь мелкими барашками можно бесконечно. А еще мне хочется нырнуть глубоко-глубоко и с смыть с себя всю эту боль заскорузлую. Да страшно только.

— А помнишь, — улыбнулась я. — Как ты выпучил глаза и натурально схватился за сердце, когда наш первый тест на беременность дал положительный результат? Потом было еще два таких же, и две беременности, но именно этот запомнился особенно остро. Я тогда так испугалась! Потому что на миг мне показалось, что ты не рад. Я была в смятении, сама еще не понимала, что наша жизнь совершила крутой вираж. Я тогда лишь знала: для того, чтобы войти в этот поворот, нам надо крепче ухватиться друг за друга.

Мне было двадцать, впереди учеба в медицинском, у тебя техникум и подработка. Какие дети? Но так больно стало на душе, что я только и смогла выдавить слабеющим голосом:

— Аборт?

— Не смей!

Твое выражение лица в тот момент навсегда отпечаталось в моей памяти. Ты ТАК посмотрел на меня, что мне провалиться захотелось за то, что посмела подумать такую глупость. А еще та боль в твоих глазах и ярость. Ты злился, что я усомнилась в тебе? Нет, просто я настолько была ошарашена своим новым положением, что никак не могла поверить в случившееся. А ты всего-лишь был также напуган, как и я. Обескуражен. И я расплакалась. От облегчения, от радости, что теперь нас на самом деле станет больше. И любви нашей, значит, станет гораздо больше. Да, было много сомнений, страхов. Как примут родители? Что скажет бабушка? На что мы, в конце концов, будем жить? Но мы зря боялись. Твоя мама — святая женщина. Я всегда тебе это говорила. Она с легкостью приняла меня, как родную.

— Мне кажется, я не выжила бы без нее, Сереж. — Прошептала я, поддевая носком маленький серый камешек.

Мы с тобой успели так много, и так ничтожно мало одновременно. Мне безумно, просто до одури хочется отмотать время вспять и прожить заново эти долгие и в то же время быстрые, как миг, девятнадцать лет. Только последний год я бы пропустила. Мы бы снова встретились, влюбились. Родили бы троих замечательных сыновей. Двоих погодок и еще одного. Мы снова назвали бы старшего Никитой, как твоего деда. Среднего — Андреем, как моего отца. А самого маленького Сережей. Просто так. А потом мы бы снова были счастливы, приезжая сюда каждое лето. Заново строили бы твой бизнес, мою карьеру. И любили бы, любили!

— Куриный бог, — тронула я камешек, висящий на шее, — помоги мне. Ведь однажды ты принес мне счастье. Ты буквально подарил мне на него безлимит, и я приняла его, как самое ценное в жизни. А потом — пшик! — и все рухнуло. И я почти год уже не живу, Сереж, как не стараюсь, не выходит у меня без тебя.

Судорожно вздожнула, закусив губу. Надо успокоиться. Я стерла соленую влагу со щек, и опустила ладонь в воду. Да уж, - усмехнулась, - будто морю мало своей соли. А что, если море - это чьи то пролитые слезы? Может когда-то, в момент зарождения мира, такая же влюбленная душа  сильно тосковала в одиночестве, что налила целое море слез? Усмехнулась еще раз своим бредовым мыслям и пообещала себе подумать над этим на досуге.

- А Никитка-то наш, влюбился! Представляешь? Знакомиться вчера свою девочку приводил. Я как посмотрела на них, у меня словно оборвалось внутри что-то. Я нас в них увидела. Молодых, восемнадцатилетних. Влюбленных настолько, что вокруг аж искрит! И знаешь что, Сереж? Я должна жить, чтобы стать этой девочке хорошей мамой, чтобы быть им опорой, с внуками нянчиться, если что. А то кто же? Только силы бы найти, Сережа. Каждый день я себя за шкирку выдираю из дома, а ночью радуюсь, что еще один день прошел. Я и ругать тебя пыталась, и ненавидеть за то, что ты посмел уйти. Но не могу. Потому что люблю тебя, потому что буду любить тебя еще много жизней подряд. Не могу ненавидеть, потому что ты уходил, улыбаясь, и обещал ждать меня там. И клятву брал, что я буду счастлива, и я клялась, лишь бы ты был спокоен. И улыбалась тебе, как ты любил, потому что ты не хотел, уходя, видеть моих слез. Старательно растягивала губы, хоть внутри бушевал ураган, и осознание происходящего вынимало душу и рвало ее на мелкие кусочки, разбрасывая по ветру.

Я закурила последнюю из пачки сигарету, отхлебнула остывший чай.

— Андрюшка, вот, школу закончил. А Сережа наоборот, только в первый класс идет. Да что я рассказываю? Ты и так все там видишь.

Я подняла взгляд на небо. Ни облачка. Солнце уже поднялось высоко и ласково грело меня. Как хорошо на диком пляже. Уже почти одиннадцать, а вокруг — ни души. Лишь где-то вдали проплывают яхты и мелкие суденышки, да чайки качаются на волнах.

Прекрасное место, когда хочется погрустить, или о чем-то подумать в одиночестве.

— О, Куриный Бог! — раздался рядом раскатистый бас, заставив меня подскочить от неожиданности, и быстро вытереть щеки ладонями. Бесполезно, слишком долго я тут слезы лью, чтобы вот так лихо избавиться от последствий. Нос, наверняка, покраснел, да и глаза распухли. Красотка, одним словом. Да и плевать!

— Вы верите, что он исполняет желания? — Продолжил тем временем мужчина, словно и не замечая моего замешательства.

Незнакомец присел рядом со мной и, зажмурив глаз, вторым смотрел сквозь отверстие в маленьком камне. С припорошенных сединой темных волос тонкой струйкой стекала вода. А я беззастенчиво следила за тем, как соленые капли путешествуют по великолепному телу: вот несколько капель миновали шею, прошлись по широкой груди. Затем взгляд скользнул на плоский живот, спустился к крепким бедрам. Незнакомец был не молод. Лет сорок пять на вид, но при этом он был ухожен и до невозможности сексуален. Я поймала себя на том, что без зазрения совести, совершенно бесстыдно разглядываю постороннего мужчину, и мне это нравится. Да уж, длительное воздержание делает свое дело.

— Ну, а теперь, когда ты так подробно рассмотрела меня, можно и познакомиться, — с улыбкой проговорил он. — Владислав.

— Валерия, — улыбнулась я в ответ. — И да, я верю, что Куриный Бог исполняет желания.

На языке так и крутились вопросы,: как долго он тут? Как много слышал? А у него в глазах горел интерес. И еще что-то такое, от чего моя болящая душа готова была развернуться. И боль. Много боли в красивых синих глазах. А может, у него тоже произошло в жизни что-то подобное? А вдруг ему дико одиноко? Или он наоборот, искал его тут. Пришел, как и я, чтобы погрустить... Но он молчал, лишь изучая меня цепким взглядом. И я была благодарна ему за то, что не спешил лезть с расспросами. Вместо этого Владислав сказал:

— Ты странная.

А я лишь неопределенно пожала плечами, а затем представила, как наверное моя исповедь морю дико смотрелась со стороны, и расхохоталась. Впервые открыто и искренне за последний год. И столько боли вышло с этим смехом, столько отчаяния, что теперь у меня в душе появилось место для надежды. И, возможно, еще для чего-нибудь теплого, нежного. Ты все так же бережешь меня, Сережа. И я по прежнему люблю тебя, как и много жизней назад. А еще я верю, что у нас с тобой впереди сотни тысяч таких же счастливых жизней, просто надо дожить эту достойно. Ты ждешь меня там, я знаю, и я надеюсь, что для тебя это ожидание покажется мигом. А еще ты просил меня быть счастливой, полюбить снова. И я думаю, Сереж, что я готова. не знаю, к чему приведет это знакомство, но я вновь хочу попробовать урвать у судьбы свой кусочек счастья. И судя по тому, что я вижу в глазах напротив, у меня все может получиться.

— Лера, — проговорил мужчина, словно пробуя имя на вкус. — Я буду звать тебя Лера. Пойдем, я знаю неподалеку хорошее местечко, тебе не мешало бы согреться.

«И привести себя в порядок» — подумала я, принимая его руку.

Так мы и пошли, ступая на горячие круглые камешки. Я — с легкой душой и верой в будущее, он — с невероятной надеждой в глазах. Тепло и уютно рядом.