Хорошо быть Героем Советского Союза!

Медаль «Золотая Звезда», которую ты обязан носить на левой стороне груди, открывает тебе все двери лучше всяких краснокожих удостоверений («ксив», как говорили в народе, любящем использовать словечки из воровской фени). Уже после того, как попытка государственного переворота провалилась, я разговаривал с капитаном Громовым. Тем самым, подразделение которого захватило дачу Брежнева вместе с генеральным секретарём и его супругой и быстро перешло на сторону законной власти при нашем с майором Тимченко горячем участии.

- Звезда Героя на твоей груди, она решила, - сказал он. – Я ещё подумал, что не может Герой Советского Союза быть не прав.

- Да ладно, - не поверил я. – А не танковая рота с ротой мотострелков? И это только то, что ты видел, капитан. На самом деле нас было больше. Два батальона.

- Я знаю, - кивнул он. – Против двух батальонов нам было не устоять, врать не буду. Тем более танки. Но упрись я рогом, а вы начни штурм – и были бы серьёзные потери. При этом не факт, что Леонид Ильич с Викторией Петровной остались бы в живых. Так?

- Так, - пришлось мне согласиться.

- Вот. И тут – твоя Звезда Героя легла на весы. Она решила, - повторил он.

Я ему поверил. Даже ауру не проверял – и так было видно, что правду говорит. Если раньше у меня были сомнения по поводу ношения этой высокой награды, и я не всегда её надевал, то теперь сомнения исчезли, и Золотая Звезда Героя прочно заняла место на левой стороне моего пиджака.

Не снял я её и во время командировки в Пуэрто-Рико. А зачем? Пусть видят, кто к ним пожаловал. Они, конечно, и так знают, но всё-таки.

Десятого августа тысяча девятьсот семьдесят третьего года я с группой товарищей прибыл в Пуэрто-Рико.

Дорога оказалась не простой.

Дело даже не в том, что между Москвой и этой страной, находящейся под протекторатом США и фактически полностью от них зависящей не существовало прямого авиасообщения. Нет. Просто, как часто бывает в подобных случаях, когда тебе чего-то очень хочется, судьба начинает выкидывать кренделя, мешающие это «что-то» получить.

В данном конкретном случаев в роли «кренделя» выступил неудавшийся путч с последующими неизбежными переменами в стране.

Судите сами. Начало путча – ночь с воскресенья на понедельник, шестое августа. Окончание – вторая половина этого же понедельника, после которого я раз и навсегда убедился в истинности русского-советского присловья, что понедельник – день тяжёлый.

Ещё какой. Иного раздавит – и фамилии не спросит.

Ну вот. А в пятницу, десятого августа, я обещал быть в Аресибо, в обсерватории, и обещание это было такого рода, что нарушить его лично для меня не представлялось возможным.

Хорошо, Леонид Ильич поддержал мою командировку, хотя я опасался, что он передумает и заявит, что в столь трудный час для страны, я обязан быть рядом и помогать ему решать важнейшие вопросы, связанные с реорганизацией советской власти на всех уровнях, поскольку было ясно, что власть, допустившая подобный сбой в такой реорганизации нуждается давно.

Однако я переоценил свою незаменимость в данном вопросе.

Такой опытный и старый политический волк, каким являлся генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, явно хорошо знал, что ему делать и в моих советах особо не нуждался.

- Очень удачно, что тебе нужно в Пуэрто-Рико, - заявил он утром во вторник, седьмого августа, когда мы, чуть придя всебя после вчерашнего, обсуждали дальнейшие действия. – Полетишь через Гавану.

- Через Гавану? – удивился я. – Зачем?

- Затем, что Куба – друг и союзник. Наш непотопляемый авианосец под боком США, как любят выражаться газетчики. Фидель уже звонил, очень беспокоился, что у нас тут происходит. Даже помощь предлагал, хе-хе. Военную. Спасибо ему, конечно, но мы и сами справились. Вот ты ему и расскажешь, как справились. Лично.

- Я?! Помилуйте, Леонид Ильич, на то дипломаты имеются!

- Имеются. Но в данном случае нужен ты.

- Почему?

- Потому что Фидель давно хочет с тобой познакомиться, просто я раньше тебе не говорил. А тут такой случай.

- Зачем я ему?

- Думаю, он чувствует, что ты особенный. Рыбак рыбака, как говорится.

Я задумался. В словах Леонида Ильича был резон. Руководителя Острова свободы, команданте Фиделя Кастро можно было назвать кем угодно, но только не обычным человеком. В памяти Серёжи Ермолова нашлось воспоминание о том, как то ли поздней весной, то ли летом тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года он, ещё маленький, познакомился со знаменитыми кубинскими революционерами -барбудос, как их называли советские газеты.Сестры Ленки ещё на свете не было, а семья Ермоловых жила в Москве, в офицерском общежитиина улице Красноказарменной, в Лефортово. Папа учился в Академии бронетанковых войск, мама преподавала там же русский язык и литературу, а он, Серёжа, ещё даже в школу не ходил.

Молодые кубинские военные тоже учились в Академии, жили в общежитии, и Серёжа помнил ощущение силы и весёлого задора, которое исходило от этих улыбчивых бородатых парней. Им, московским пацанам, детям их советских товарищей-танкистов, барбудос с радостью дарили значки, марки и никогда не жалели конфет. А недавно мне попалась отличная книжка из серии «Жизнь замечательных людей». Назвалась она «Эрнесто Че Гевара» и рассказывала о самом знаменитом революционере мира – Че Геваре или просто Че. Соратнике Фиделя.

Признаюсь, книга произвела на меня впечатление. Мне нравились такие люди, идущие навстречу смертельной опасности ради своих идеалов и увлекающие за собой других. Пассионарии, как называл их Лев Гумилёв.

- Ещё бы, - помнится, заметил по этому поводу Петров. – Специалист писал, наш человек, разведчик.

- И. Лаврецкий? – вспомнил я фамилию на обложке.

- Это псевдоним. На самом деле книгу написал ИосифГригулевич. Сейчас-то он больше учёный, этнограф, но когда-то… - Петров прищёлкнул языком. – Герой гражданской войны в Испании, между прочим. И не только. С Че Геварой лично был знаком.

Всё это промелькнуло в моей голове со скоростью космического истребителя «Охотник»-42 М, который некогда пилотировал Кемрар Гели.

- Что ж, - ответил я Леониду Ильичу. – Раз такое дело, я тоже не прочь с ним познакомиться.

- Но это ещё не всё, - сказал Брежнев, с довольным выражением лица.

- Ага, - сказал я. Мне было знакомо это выражение. Оно означало, что, скорее всего, руководителю Советского Союза доложили о каком-то новом качественном прорыве. Помнится, похожее выражение гуляло по лицу генерального секретаря, когда Поповичу и Артюхину удалось спасти станцию «Салют-2», а затем, почти сразу, начался промышленный выпуск первых антигравов, а также электромоторов, генераторов, электромагнитов и прочей электротехнической продукцией со сверхпроводящей обмоткой.

Так оно и оказалось.

- Антонов позвонил, - сказал Брежнев. – Прямо с утра.

- Олег Константинович? – уточнил я.

- У насесть другой Антонов [1], который может позвонить лично мне? – усмехнулся Брежнев.

Я даже подобрался, уже догадываясь, что мне сейчас сообщат.

- Наш «Антей» [2] прошёл все положенные испытания с твоим антигравом, - торжественно произнёс Леонид Ильич.

- И?

- Подробности сам выяснишь, если захочешь, но я запомнил одно. Теперь «Антей» способен при максимальной нагрузке обогнуть земной шар на одной заправке.

- На самом деле должно быть больше, - заметил я небрежно. – Антонов просто не хочет вас слишком сильно обнадёживать.

- Он таки сказал, - хмыкнул Брежнев. – Если на максимальных режимах – больше. Но лучше не рисковать.

- Там всё дело в массе, - сказал я.

- Масса и вес – разные вещи, - сказал Леонид Ильич. – Не морочь мне голову, я помню. В общем, раз такое дело, мы решили отправить тебя на Кубу на этом «Антее». С подарками братскому кубинскому народу и лично Фиделю. Показательный рейс, понимаешь? Сигнал всему свободному миру, мать его! – и Леонид Ильич неожиданно и весело продемонстрировал хулиганский нецензурный жест, известный любому русскому человеку.

- Что ж тут не понять, - кивнул я, улыбаясь. – Кстати, насчёт подарков Фиделю. Леонид Ильич, раз пошла такая пьянка, может подарим товарищу Фиделю Кастро первый личный гравилёт? Восьмиместный! Я перед каникулами как раз узнавал, там испытания вовсю шли, может быть и закончились уже.

- А что, - после недолгого раздумья согласился Брежнев, который после вчерашней победы был явно в приподнятом настроении.– Давай. Сколько он весит, не много же?

- Ерунду он весит для «Антея», Леонид Ильич. Большескажу, - я воодушевился. - Мы можем на нём из Гаваны в Сан-Хуан полететь! Между Кубой и Пуэрто-Рико, насколько я знаю, авиасообщения нет. Регулярного, во всяком случае. А тут – мы на гравилёте. Как вы говорите? Показательный полёт! Сначала «Антей», который способен беспосадочно земной шарик обогнуть и ещё топливо останется; и тут же, на закуску, - гравилёт! Взлётный вес – восемь с половиной тонн. Собственный - тысяча пятьсот килограмм. Практически бесшумный, новейший электродвигатель со сверхпроводящей обмоткой;стандартный антиграв – надёжный и безотказный, как автомат Калашникова;заряда литий-ионной аккумуляторной батареи хватает на двадцать часов полёта, что при крейсерской скорости четыреста пятьдесят километров в час даёт нам дальность в девять тысяч километров!

- Тихо, тихо, - приподнял ладонь Леонид Ильич. – Разбежался. Ты прямо как Антонов – готов мне все ТТХ выложить новой техники. Сыпешь, как горох из мешка… А голова у меня не резиновая, между прочим. Это всё ты Фиделю расскажешь, если ему интересно будет, а мне лучше скажи, сколько тебе времени надо, чтобы с этим гравилётом разобраться? Потому что «Антей» готов будет лететь на Кубу уже завтра.

- Значит, до завтра и разберусь, - сказал я. – Хотя это будет и не просто.

- А кому легко? – философски осведомился Леонид Ильич. – Я давно заметил. Чем больше ты стараешься успеть, тем больше на тебя наваливается.

Мы успели. Когда я говорю «мы», то имею в виду всех.

Работников МИДа, вовремя сделавших необходимые визымне, охранникам Борису и Антону, директору Пулковской обсерватории Крату Владимиру Алексеевичу и ещё двоим участникам нашего «научно-культурного десанта».

Генеральных конструкторов, инженеров и рабочих, чьими трудами был подготовлен не только упомянутый «Антей», но и первый в истории человечества серийный грузо-пассажирский гравилёт «РС-1», где аббревиатура РС расшифровывалась как «Русский сокол» (за название пришлось выдержать битву в определённых бюрократических партийных кругах, но я настоял).

Лётчик-испытатель капитанНодия Муса Ираклиевич и механик, а также по совместительству штурман Сергеев Тимофей Михайлович – эти двое испытывали гравилёт, знали его лучше, чем свои пять пальцев, и должны были потом задержаться на Кубе, чтобы научить кубинских товарищей им пользоваться и обслуживать (обоим, разумеется, так же были сделаны соответствующие визы).

Наконец, я сам, который за сутки успел смотаться в Дубну, лично подняться в воздух на гравилёте, дабы убедиться в его готовности (отличная получилась машина, просто отличная), сделать два десятка важных звонков, заехать ещё в несколько мест для решения самых наболевших вопросов и даже немного поспать.

Одним из таких мест был Главный военный клинический госпиталь имени Бурденко, расположенный в Лефортово – в местах, знакомых Серёже Ермолову с раннего детства.

В госпитале я навестил товарища майора Петрова, угодившего туда с огнестрельным ранением после вчерашних событий.

- К нему нельзя, - заявила мне строгая, уже слегка оплывшая женщина лет пятидесяти пяти в очках и белом халате, когда я обратился в регистратуру.

- Что значит – нельзя? Он в реанимации?

- Нет, но приказано никого не пускать. Раненому сделали операцию, и теперь ему нужен покой.

- Операция прошла успешно?

- Да, но пускать никого не велено. Молодой человек, отойдите и не мешайте работать.

Я огляделся. Кроме меня, возле окошка регистратуры никого не было. Пришла злость. Создатель, когда у меня уже дойдут руки до этих идиотских порядков в советских больницах, когда для того, чтобы навестить больного, нужно претерпеть массу унижений, связанных со строго определёнными часами посещений и самодурством медперсонала, которому просто не хочется видеть в больнице посторонних? Мешают они ему, видите ли.

- Как вас зовут? – спросил я.

- Это неважно.

- Это важно. По правилам Министерства здравоохранения СССР, вы обязаны представиться, если посетитель - в данном случае я - этого требует. Так вот, я, Ермолов Сергей Петрович, требую.

- Вы - Ермолов? – в холодно-казённом взгляде регистраторши мелькнула искорка интереса.

- Он самый. Удостоверение показать?

- Не надо, я вас узнала. Майор Петров Александр Николаевич находится в палате двести четыре. Только прошу вас недолго. Меня зовут Галина Викторовна, - и она рефлекторно поправила причёску.

Я набросил положенный халат и уже через две минуты стоял у нужной двери. Постучал.

- Да, - раздался за дверью слабый голос.

Вошёл. Товарищ майор лежал на койке в отдельной палате под капельницей и безучастно пялился в чисто беленый потолок. Скосил глаза, увидел меня, слабо улыбнулся и сказал:

- Ну наконец-то. Я уж волноваться начал, куда ты делся.

- Привет. Извини, раньше никак не получалось. Но я знал, что твоя жизнь в безопасности.

- Жизнь – может быть, - сварливо заметил Петров. – А здоровье?

- Не ссать, товарищ майор, - сказал я, подходя и усаживаясь на стул рядом с койкой. – Здоровье тебе мы сейчас поправим. Будешь, как новенький.

- То-то гляжу, апельсинов ты мне не принёс. Решил быстро отделаться.

- Ты даже не представляешь, насколько быстро. Быстро, но эффективно. Закрой глаза и расслабься.

Рана и впрямь оказалась не тяжёлой. Или, скажем так, не слишком тяжёлой. Пуля пробила лёгкое и застряла в правой лопатке, сломав её. Операцию хирурги госпиталя провели вчера вечером, пулю извлекли, осложнений не предвиделось. Но чего зря валяться и ждать выздоровления, если у человека есть такой друг, как я? Правильно, нечего. Поэтому я запустил на всю катушку регенерационные процессы, ещё раз осмотрел ауру товарища майора и, удовлетворённый, вышел из орно.

- Ну, как теперь самочувствие? – осведомился.

- Как будто шампанского в кровь влили, - подумав, ответил друг. – Аж встать захотелось.

- Э, нет, - сказал я. – Рановато, даже не думай пока.

- А когда?

- Ближе к вечеру, пожалуй, можно. Часиков, эдак, через пять.

- Скучно лежать, - вздохнул он. – Хоть бы книжку мне принёс, что ли.

- А я и принёс, - сказал я. – Но могу, если хочешь, тебя усыпить. Сон – это здоровье.

- Нет, не хочу спать. Давай книжку.

Я достал из сумки «Особняк» Уильяма Фолкнера и «Час быка» Ивана Ефремова, показал, положил на тумбочку.

- «Час быка» в «Технике молодёжи» читал, года четыре назад, сокращённый вариант, - сказал Петров. – А «Особняк» и вовсе не читал. Вообще, я Фолкнера не особо люблю.

- Больше Хемингуэя, да?

- Ага.

- Как и все мы. Я тебе потому и принёс Фолкнера, что сам недавно прочёл «Особняк» и мне понравилось. Перевод здесь отличный, Райт-Ковалёвой [3]. Шестьдесят пятого года издание. Попробуй, не пожалеешь.

- Спасибо, Серёжа.

- Не за что. Выздоравливай. Думаю, послезавтра уже можно выписываться, сейчас дело быстро пойдёт.

- А ты куда теперь?

- В Пуэрто-Рико. Но сначала на Кубу.

- Привет Фиделю, - сказал Петров. – Мы виделись. Классный мужик.

[1] Советский авиаконструктор.

[2] АН-22, тяжёлый советский транспортный самолёт.

[3] Рита Яковлевна Райт-Ковалёва – советская писательница и переводчица.