Месть   шкодливой

Повесть

                                                                                                                                                                  «И воздастся каждому по делам его.»                                                                                                                                                                                                                  «Евангелие от Матфея»

                                                                                 Гл.16 ст.27.                                                                      (гл.16. ст.27.)

      Я возвращаюсь каждый раз домой, к берегам, где прошли мои детские, школьные годы, годы юности. Почти до восемнадцати лет я жил в Усть- Баргузине. Вот уже сорок лет я не живу дома: армия, учеба, распределение после учебы по диплому… обстоятельства сложились так, что мне пришлось проживать в других городах нашей России. Сил моих хватало жить вдалеке от   дома родителей, родственников, нашего Байкала - до отпуска. Какие бы не были заманчивые путевки в дома отдыха, позже в невиданные страны - я ехал домой.  Моё сердце и моя душа скучала и тосковала без родных берегов, без отчего дома. Каждый раз, подъезжая к родному поселку, я слушал, как от волнения билось мое сердце, ком подкатывался к горлу, а глаза были готовы пустить слезу. Отчего? - спрашивал я сам себя и не мог найти объяснения. Скучал - объяснял я сам себе, разлука тянулась как тяжелая болезнь, которую приходилось излечивать поездками домой каждый раз.

   Приезжая домой, отдохнув, после долгой дороги я шел на берег реки Баргузин к парому. Здесь самое излюбленное и оживленное место. Сюда спешат машины и люди, чтобы до наступления ночи переправиться на другой берег.  Баргузинский тракт прерывает река Баргузин.  Дорога вьется асфальтною лентой, соединяя деревни и поселки в Баргузинской долине.  Здесь у парома столько было событий. Отсюда отправляли на фронт моих дядек, здесь прощались навсегда с сыновьями. Проводы в Армию тоже происходили здесь уже в наше время. Здесь останавливался автозак перед дальней дорогой осужденных. Здесь мы пацанами переправлялись на пароме на ту сторону реки на озеро Бармашово купаться или рыбачить.

     Тихо плещется вода…. Маленькие волны, гонимые ветром с Байкала, ударяются о сваи паромного пирса. Звук их сливается в постоянный плеск чего-то живого.  Голубая лента реки жива, она дышит своей особой сыростью, холодком, всплеском волн и плавящейся рыбы. Вот так, из века в век, несет река Баргузин свои воды Байкалу. Здесь в самом устье, река медленна и успокоена, как будто торжественно входит в парадную дверь к царю, батюшке-Байкалу. Её встречают в «Лопатках» волны. Волны большие крутые, морские, что отправляет ей навстречу батюшка-Байкал. «Здравствуй дочь моя» - говорит он ей и обнимает дочку. А ветер и рад, закружит на волне белую пену, подымет еще выше волну. Воды реки светлеют от царского приема отца, растворяются в его владениях.

   Сегодня ветрено. Ветер два дня не унимался. Ветер с Байкала гнал вдоль реки волны-беляки, нагло поднимал подолы у девушек, которые на причале дожидались парома, пока он был на той стороне. Срывал головные уборы у мужиков, показывая свою силу, внезапность и хулиганство. Маленький кораблик на той стороне стал отделяться от парома, он натянул трос, забурлил белым гейзером, подымая сноп бурлящей воды из - под своей маленькой кормы - паром тронулся. Вот, наконец, он возвращается. Осталось людям немного еще постоять на ветру.

     Маленький кораблик уже близко. На носу у него надета и закреплена автомобильная покрышка, на боках носа написано большими буквами «Ямал». И вправду он, маленький, когда-то был покрашен в сиреневый цвет, но теперь весь верх его черный, от копоти солярки. Маленькая мачта с зелеными огнями и с красным вымпелом тоже вся черная, - вот работяга!                

    Опытный рулевой-моторист Борис Минеевич   Вульфович, мягко, бортом подводит паром к пирсу, где двое паромных матросов набрасывают швартовы   на «быков», тормозя пробег парома.  Кораблик сбоку подталкивает паром вплотную, к пирсу, его нос, спрятанный в автомобильную покрышку, ювелирно ставит точку в причаливании.

   Вместимость парома восемь грузовых машин, легковых еще больше. Пассажиров никто не считает. Покупай билет 10 копеек и катайся на пароме. От ветра для людей на пароме – железный крытый салон, где закреплены деревянные клубные кресла, и как там удобно и тепло когда ты спасаешься, от ветра я помню…. На втором этаже паромная рубка. Туда путь открыт избранным. Спасибо тете Гуте Башаровой, ее мужу дяде Ване Баширову, которые в моем детстве работали на пароме, их уже давно нет.  Царство им Небесное, хорошие люди были, при них мы и в рубке катались на пароме.

     С левой стороны паромного причала пирсы для кораблей и лодок. С правой стороны тоже пирсы и причалы, даже есть заправочная станция. Наш левый берег весь промышленный, до самого места, где впадает в реку Баргузин небольшая, но быстрая речушка - «Шанталык».

      А на той стороне реки все зелено. Болотистый берег правый - утопает в зелени трав, камышей до самого далекого, темно-синего, леса.  Повсюду блестят, отражая лучи солнца маленькие лужицы-озерки.  Стаи диких уток большими косяками то поднимаются, то опускаются на эти озера, чуть не сбивая в полете чаек и кайр, свистя крыльями, пугают задремавших цапель, неподвижно стоящих на одной ноге карауля в озерной воде добычу. А высоко, высоко в синем небе почти у самых перистых облаков - парят орлы. Черные бесстрашные птицы, зорко наблюдают с высоты, высматривая добычу. За лесом нет горизонта, в синей дымке уходящих вдаль хребтов, с белыми шапками на острие вершин - гольцы.  Гольцы - это высокие горы.  Скалы, покрытые стлаником, у подножья кедрач -  тянутся до самого мыса - «Нижнее изголовье» - все это полуостров «Святой нос», который отделяет Баргузинский залив от Чивыркуйского залива.

     Как хорошо, что пока не задул ветер «Нижняя Ангара», а дул трое суток ветер «Сарма», чередуясь с ветром «Култуком», с той стороны Байкала. Задует в середине лета «Нижняя Ангара» - надевай шубу. Этот ветер мчится с речки «Нижняя Ангара» через ледники, через снега, что лежат на вершине гольцов и еще не успели растаять. С гольцов ветер приносит холод, ёжатся мужики и бабы на пароме, ворчат приезжие гости, «Как  это так, в середине лета зима?» Смеются местные - «У нас не запотеешь сильно!»       

    Семь утра местного, а все уже в движении. Работает паром, мчатся машины по Баргузинскому тракту, идут на паром люди, пассажирские автобусы разъезжаются в разные стороны. Открылось «Кафе», стоящее тут же с левой стороны парома, где проезжающие люди завтракают, пьют горячий чай с молоком и жуют Бурятской кухни деликатес - «позы». Этому кафе рыбаки местные дали название «Бабьи Слезы», а местная милиция называла его в сводках «Гайка», а названия у него не было, на вывеске было написано «Рыбкооп столовая» и все.  Сразу за кафе, где рабочий выход задней двери, совсем рядом расположен наш самый любимый, и родной причал, он называется «Колхозный пирс». Напротив, тут же через дорогу контора нашего рыболовецкого колхоза «Байкалец».

      Как много видел этот причал: людей, кораблей, лодок и рыбы в военные годы и после войны, когда начали строить БАМ.  Весною, когда в Байкале еще плескались льдины, мы пацаны купались тут в речке. Жгли костер жаркий, жарили рыбу, встречали рыбацкие лодки и катера, бороздившие речку. Смотрели на пьяные драки рыбаков, бегали в одних трусах в «Кафе», где работала моя тетя Галя; покупали в старую кастрюлю несколько порций гречневой каши, которая стоила 4 копейки порция, хлеб был бесплатный в кафе, тут же съедали всей падцанской «бригадой» и еще у тети просили добавки.  Мы знали все корабли, хотя их было так много, особенно сплавных, которые таскали «сигары» связанного леса в Байкал, на большой пароход…  Где это все?   Всё это кануло в бездну времени, одна река и пирс из того времени….

   Я решил подойти к моему причалу детства. Обходя кафе, увидел открытую дверь, что была подсобным помещением летнего кафе. Давно знал, что с этого места работники принимают груз, топят печь, затаскивая через нее дрова, да и скупают рыбу у рыбаков. Сейчас из этой двери, женским голосом в сторону перевернутых больших рыбацких лодок, что лежали у самой воды, сыпалась словесная брань.

   - … бичи, надоели, ходят, побираются, «дайте что-нибудь покушать», а сами каждый Божий день пьяны! На водку находят, на спирт, а кушать, закурить - дайте! Вчера мамой клялись, дров наколем, сухих дров принесем, забор, где-то разобрать хотели….  Обманули, напились, а харчи заранее забрали. Пришла в пять утра, а дров нет, конь тут даже не валялся, ну мужики пошли, а если завтра война, всё за водку и спирт позабудете. Как мне людей кормить?

  Я стоял в стороне и слушал, случайно оказавшись свидетелем какой-то перепалки.  Женщина средних лет, розовощекая, в белом поварском чепце, в белом халате, она даже не видела меня, я стоял сбоку к открытым дверям ее подсобки. Перекидывая поленья, подбирая в руки щепу, она все время обращалась в сторону перевернутых лодок - «байкалак», которых очевидно приготовили для просмолки рыбаки.

    - Козлы! – она выругалась и закрыла на засов двери подсобки.

       После того, как она хлопнула толстой обитой железом дверью, наступила тишина. Минуты через две я услышал хихиканье, говор чьих-то голосов, вперемежку с матерками. Я стал прислушиваться и каждый раз делал шаг в сторону, откуда исходили голоса. Я подошел вплотную к большой лодке, с которой был снят стационарный двигатель. Лодка лежала боком, так что ей крышей было ее килевое основание, один борт упирался в песчаный берег реки, второй борт был закреплен на деревянных столбиках, в пояс человеку. И из- под этой лодки доносились до меня голоса - там кто-то был.

    - Теперь нам лафа кончилась? Катька   баба злющая, не простит нам…. Я тебе Пашка говорил, не нужны нам эти Макариненские дрова, даже на сигареты денег не дали, пей спирт, да и только, а дров целую поленницу переколотили этому жиду….

  -Бери свое деревянное ружьё, оболокайся в солдатский китель и айда на паром. Курить стрельнем! Весь день впереди, мир не без добрых людей…. К вечеру Катьке дров наколем и забор тот принесем на дрова, что мы у сетевязалки видели. Если она нас кормить не будет, мы ноги с тобой протянем.

   Я отошел к краю речки, от лодки тут было метров десять, но еще слышал, как два человека о чем-то   шумно спорили. Я смотрел на прозрачную, чистую воду, на мальков, что маленьким рунцом плавали вдоль берега, смотрел не щучью подводную траву, которой не было в нашем детстве на этом месте, смотрел на вновь причаливающий паром и на чаек, которые ныряли постоянно в воду. Я совсем не слышал, как бесшумно за моей спиной оказался человек.

    -  Дядя дай, пожалуйста, закурить?

  Я обернулся.  Человек средних лет загорелый, коричневый, как колумбиец с выпуклыми глазами, лысый и золотистой щетиной на лице, смотрел на меня умоляюще…. На голое тело у него был надет видавший виды замусоленный пиджак, солдатские брюки «галифе» образца 1943 года, на босую ногу без носков надеты резиновые калоши.

 Я сунул руку в карман, доставая пачку сигарет, спросил:

   -Ты чей? Кто таков? – Коли Ильина сын, - ответил он мне, как будто, он всю свою жизнь представлялся громкой фамилией своего папаши.

   Я знал смолоду его отца, нашего Усть- Баргузинского сапожника, инвалида по рождению, с вывернутыми ногами, у которого костыли всегда участвовали в драке.  Вот откуда эти выпученные глаза - фирменный знак сапожника. Запойного, но мастера. Тогда парень этот ходил еще под стол,- маленькая сгорбленная женщина носила его на руках за Колей отцом, которого все звали - «Вертолет» ….  Проходя по рядам базара, он приказывал этой женщине, что купить,- это значило, что Коля Вертолёт хорошо подзаработал денег или получил пенсию по инвалидности. А после когда жена с сумками и покупками отправлялась домой, начиналась всеобщая попойка. Попойка начиналась там, где Вертолёта, застало желание от души напиться: у трибуны на стадионе, у магазина, в школьном дворе или на рыбацком   пирсе, на кладбище, в сельсовете… Вертолет   угощал всех, человек мог идти мимо, но его окликали: «Ты меня уважаешь? - Пей стакан «Агдаму», или «Солнцедару»! Кого только не было возле Коли- Вертолета: грузчики с Госпара, освободившиеся от тюрьмы люди, тетки вольного поведения в любви, рыбаки. А после начиналась драка. Кто кому, что сказал, да не так, кому-то что-то послышалось, а одного прохожего мутузили за то, что он угостил пьяную толпу сказав: «Нате ребята, закусите вафлями»! Часто этот Коля Вертолет гулял в Госпаре - Государственная промысловая компания по приписке порт «Байкал». Там мужики грузчики каждый день перегружали муку в мешках на склады с больших баржей: «Роза Люксембург» и «Клара Цеткин», в ящиках, шло также: вино, водка, конфеты, - разные грузы. Каждый день вечером, после получки (её выдавали каждый день грузчикам) на берегу реки начинался банкет. Вот тут Вертолета костыли выполняли функцию – успокоителя и Коля кричал: «У меня все по справедливости!».

    Эти пиршества на берегу Баргузин реки, разгоняла милиция. Дядя Саша Копылов – участковый милиционер, после того как утонул на попойке молодой парень, только пришедший с армии, Саша Жеравен, пирушки закрыл и запретил, пересажал на 15 суток некоторых…. Колю Вертолета увезли в люльке милицейского мотоцикла, ноги которого болтались над люлькой пропеллером.  Все равно пирушки перенеслись в кафе «Гайка» или «Бабьи слёзы» - официально.  Так, вот истории не заканчивались… Все, всё бы хорошо под прикрытием кафе выпивать не запрещалась, но жительница поселка в винно-водочном магазине, что звали местные «дежурка», вывесила прямо на двери внутри магазина, так как в нем работала её невестка, объявление…. Объявление жительницы, бабушки, Зинаиды Ивановной Шалониной, вот оно, я его помню дословно:

                                                               Объявление:

   «Кто встречал нашего седого козла - Федьку? Сообщите по адресу ул. Энгельса №15.  Если это мужчина, за сообщение получит бутылку, а если эта женщина, получит сама чего пожелает.  Козел наш курит и пьет, научили его этому госпаровские грузчики. Федя наш любит жевать соломенные шляпы и шелковые бабьи комбинации. Если он будет мочиться и опорожнятся, где попало, это наш Федька. Сообщите пожалуйста бабе Зине».

   Человечество наше зашевелилось! На кону стояла целая бутылка. Мужики и пацаны вели всех пойманных козлов в большом поселке к бабе Зине. Если учесть, что наш поселок 10 тысяч населения и через дом у каждого козы? Бабе Зине вместе с её дедом пришлось днями сидеть на крыльце своего дома и принимать делегации, с недовольными, упирающимися козлами, которые нравились боднуть насильников.                          

   Один человек знал, куда делся пьяница и пезпардонник козел Федька. И этот человек; после узнали мы, был Коля Вертолет. Да он еще и заработал на этом козле….  Однажды он вырулил на своих костылях в 4 часа утра. Долетел до бабушки Зины Шалониной, постучался в окно. Бабушке уже прилично надоели ходоки с козлами, и она хотела узнать, где упокоился ее Федя, прошло уже три месяца лета.  Вертолет сказал: - Литр, я все скажу, только литр я сначала выпью. Баба Зина как невинная девушка поверила обманщику, согласилась и выставила ему две бутылки «Солнцедара». Вертолет, запрокинул свою голову и предварительно распечатав обе бутылки, разболтав их, стал заливать себе в рот без остановки и передыху. На что дедушка Шалонин, бабкин муж, сказал ему:

   - Как на заправке, ух и мастер ты Коля!

  После Коля Вертолет, крякнул и спросил: - У вас телевизор есть?

  - Есть, есть! - ответили старики. – Программы все принимает?

  - Конечно все, а что?

   - Федька ваш уехал в Красноярск, выступать в Цирке! Главный их директор, тут отдыхал, на пляже, загорал. Увидел способности Федьки, как он пьет, курит. Говорит нам: - «Это готовый артист – Самородок значить. Кто хозяин, ко мне его!  Козел этот на всю страну ославит его имя, премия Государства светит» … Ну, а где вас – то искать, он на Байкале был - козел ваш Федька, с отдыхающими. А мужики то и говорят, что невод там тянули. Да заберите вы его, пускай бабка и дед по телевиденью в цирке его смотрят, ведь радость, то какая - в артисты попал! Тут он надоел, обсосал, обкурил всех!

   Баба Зина от волненья и от чувства гордости за своего любимца Федьку прослезилась и вынесла Коле Вертолету еще бутылку «Агдама», только жалея козла, смотрела на деда:

  - Кто у нас те переча иманух (это козы так у нас зовутся) покрывать будет? Лишились мы приработка, два рубля за козу брали? И погрозила деду пальцем, -  отпил ты дед «Агдамчик».

       А Коля Вертолет сказал: – Ну, я пошел, мужики ждут, болеют все…. А вы телевизор включайте, смотрите в оба глаза, должны показать!

     Не знаю я, увидели старики своего козла Федьку по телевизору в Красноярском Цирке, да только нет их давным-давно. Хорошо, что ушли с мыслью, что Федька их в артистах.

     Эти воспоминания чуть оторвали меня от действительности, я посмотрел на высоко над рекой уже поднявшееся солнце, на блеск реки, и вдали синеющую полосой воду Байкала, подошел к перевернутой лодке. Нагнулся и вошел под её свод.

   В носу большой рыбацкой, стационарной, килевой лодки «Байкалки», был всегда небольшой для сна кубрик. У этой лодки кубрик был открыт, он как и лодка был перевернут. В кубрике валялись старые полосатые матрасы, ящики рыбные в чешуе….  Прямо посередине перевернутой лодки стоял стол, заваленный всякими отходами, на середине стола возвышалась керосиновая лампа с закопченным, но целым стеклом. Рядом у стола из ящиков были сколочены импровизированные стулья, чуть дальше два топчана, тоже сделанные из рыбацких ящиков. На одной из такой постели на грязном матрасе спал черный, загорелый, седой человек. Я невольно подумал и вспомнил изречения: «А где жить ты будешь? На берегу под лодкой» …

     -Говоришь, Кольки Ильина сын? – задал я вопрос курящему взахлеб парню, знаком я был с твоим отцом, все валенки нам подшивал, да так ловко, мастер сапожных дел был.  Давно помер?

  - Двадцать лет отец лежит, в девяносто восьмом, заснул и не проснулся.

 - Тебя то как зовут?  – Юрка - ответил он мне.

  - Вы, видать, местный, чьих будете?   Я назвал свою фамилию. Конечно, она ему ничего не говорила, а по его небритому лицу я видел, что желанья его улеглись и, покурив, он прилег на грязный матрац на ящиках.

    Я спросил его: - Вы тут живете? – он равнодушно ответил мне.

 - А куда деваться…. Работы нет, жилья не нажили, так за пару хвостов рыбы сторожим колхозное добро, покупателя не могут найти на рыб колхоз. Да и кто его купит? Рыбачить запретили, сделали заповедник «Национальный парк». А лес воровать на всех не хватило. Мы вообще прибрежная зона Байкала брошены на произвол судьбы? Туризм у нас три месяца в году, да и летом ознобится, можешь, Ангара подует, - всё шубу надевай. А бурят –депутат приехал с Улан – Удэ, вот делайте поделки, продавайте туристам. Смотрела на меня жена, билась с детьми, сказала – «как хочешь я к маме» …. Она у меня не местная - с Астрахани.  Вот там третий год меня ждет. Хорошо хоть арбузы вдоволь с детьми кушает, работа на поле нашлась ей, а мне ехать не на что.

     Эта лодка вот третий год перевернутая, смолить решили, да разбежались: все, квоты на омуля не дали, селедку в магазине лопайте, если у вас есть деньги, а в море не вздумайте с неводом ходить – посадим в тюрьму и законы написали, что и водицы можешь из Байкала не попить.

    - Дай еще закурить земляк? Если вы отсюда, то вы помните: Работал рыбозавод, десять, а то и более, рыбацких бригад ловили рыбу, тут же в Чевыркуе разводили рыбу омуля - отпускали в Байкал.  А, это было, с 1917 все рыбачили. В войну дед и прадед мой снабжали фронт и после войны. Какую-то утку запустили - «Чехи выловили весь омуль?» - Не было этого ни когда, кому – это выгодно тот и пускает слухи. Мы живем у воды, да ты разреши нам хоть по пять килограммов в месяц ловить, купить бывает не на что, биржа не платит, работы нет и коммерсанты в долг не стали давать - не платёжеспособен.

  Я все удивляюсь, читая библию: Иисус шел берегом моря. Увидел рыбаков вытаскивающих сети, он ни закричал, ни стрелял, ни составлял протокол о нарушении, сразу предложил альтернативу: «и сказал рыбакам, я научу вас ловить души». Что мне делать у воды, когда я и мои дети кушать хотят?   Далеко шагнул прогресс, но позывы желудка к еде остались прежние. Кто бы об этом думал?  Где у них к моей судьбе, к нашей байкальской жизни-альтернатива?

 - Да! - сказал я. – Ты Юрий философ….  Не зря говорили древние, «Если тебя любит жена, будешь счастлив, а если нет, станешь – философом!»

   На второй кровати из ящиков, на грязном матрасе зашевелился спящий человек. Мы совсем забыли про него, увлеклись разговорами про жизнь.

 -Да… - Юрка Ильин махнул рукой, -  Пашка Фоминович! из психбольницы выпущенный…

        -Как Пашка Фоминович?  Мне говорили он умер в дурдоме?

-Слухов полно было… После того, как он пострелял из карабина, причудившихся ему головы нерп в воде, экипаж катера «Жемчужный», на котором он капитанил, увидели, что дела совсем плохи, скрутили и в больницу Пашку. Пять лет его лечили где-то под Улан -Удэ, дали пенсию и привезли сюда в Устья, в дом инвалидов.  Мать у него к тому времени умерла.  Жена уехала в Хабаровск, как узнала, что он такой и будет до конца своих дней. Пашкин дом заколочен, по Кировой улице, вы наверно знаете, красивый большой дом. Он у нас в дом престарелых теперь переведен, а там строго: не пить, не курить, не ходить, окна в решетках и на замке. Да и пенсию они забирают, копейки оставляют старикам.  Пашке это не нравится, на лето он уходит от них. Живет, где придется, у знакомых, родни, друзей.  Правда их уже не осталась.  Они там, в старческом доме, даже одежду его прячут, да у нас солдатской формы полно.   Воинская часть снялась, у берега Байкала стояла. Ракетчики небо Байкала охраняли, помните? Они контейнера с солдатской одеждой оставили в подарок местным жителям. А нам что, разнюхали мужики. Теперь все мы солдаты, прапорщики и офицеры. Хотите и в генерала вас приоденем?  А что?  Материал хороший, Советский ещё, крепкий. - носи, не сносишь.

   - Спасибо, – на что сказал я ему, – пропьюсь, или жизнь доведет, буду иметь шанс.

   Я захотел посмотреть на спящего человека, ведь я не видел Пашку Капитана много-много лет.

  Я подошел к постели, сколоченной из рыбных больших ящиков. На грязном матрасе лежал человек. Руки его были закинуты над головой, как будто он танцевал танец. Седые короткие волосы в полумраке белели, как первый выпавший снег, он был очень смугл, а неузнаваемое лицо было так страшно прочерчено морщинами, что я невольно сравнил с природными складками Египетской кошки «Сфинкса». Один нос говорил мне – «это Пашка». Он был также длинноват и с горбинкой.

    Я посмотрел на него еще раз и отошел. Будить мне не хотелось его, мы с ним расстались в другой стране, когда он был здоров, носил синюю новую речную форму капитана с золотыми галунами.

   Юрка Ильин как бы читал мои мысли, сказал:

- Мы его все равно не добудимся, он пьет какие-то сонные таблетки, что приносит ему иногда племянница, он, когда выпьет одну таблетку – спит, как убитый. Тут на той неделе она его звала в больнице полежать в Улан- Удэ, он не захотел.  Сказал «нет».

   А память возвращала меня в те годы, когда все еще было впереди.

       В тот год, когда мы получили аттестаты о среднем образовании, уже два года гремел и звал к себе на Великую стройку наш Ленинский комсомол.  Байкало- Амурская Магистраль!  БАМ. «Слышишь, время гудит БАМ! На просторах твоих БАМ и седая тайга покоряется нам» - слагали поэты и композиторы в то время. Жители нашего поселка Усть-Баргузина, хотя не прямо относится к стройке, но были ее вспомогательной артерией по перевозке и доставке грузов. У нас создавались склады, перевалочные базы, а самое главное это ледовая дорога с Усть-Баргузина, на палаточный Северобайкальск, - Нижнеангарск, на Тынду и Уаян.

  Повеселели глаза моих земляков: есть в работе и жизни большие надежды. Заработки на БАМе были приличные, за три года по целевому счету зарабатывалась машина - «Жигули». Наш поселок наводнился новой техникой: «Магирусы», «Автокраны КАТО» и прочее. В поселке открывались бамовские магазины, снабжение строителей работающих в трудных условиях.  Деликатесы стали у нас привычным товаром. Люди снимались, переезжали семьями и группами, в одиночку: туда, где кипит основная работа, туда, где начат Северо-Муйский тоннель. В нашем поселке на предприятиях не стало хватать рабочих рук. Люди увольнялись, уезжали за лучшей жизнью.

   После окончания школы, оставалось полтора месяца до поступления в высшее учебное заведение и нам предложили подзаработать денег на дорогу. Мы с другом Анатолием Шрагерым устроились грузчиками в морозильный цех Усть-Баргузинского рыбокомбината, конечно с оговоркой временно.

  Работа с мороженой рыбой в морозильной камере, где -24оС, не очень нравилась нам, но 150 рублей советских в месяц давали силы, чтобы мы выдержали это первое испытание в жизни.

   Третий наш товарищ Александр Овчинников был принят матросом третьего класса на буксировочный катер «Жемчуг».  Повезло, так повезло нашему другу, мы все бы хотели   быть на корабле и еще получать зарплату! Но наш друг сразу решил, он никуда поступать не будет, сразу пойдет в Армию, поэтому он устраивался на работу постоянно.

 Трудовые дни наши были почти боевыми. После работы мы первые дни падали дома, так уставали грузить и развозить рыбу по цехам. Но за две недели мы сами стали удивляется; тяжесть и боль в руках и спине проходила после непродолжительного отдыха, мы стали вечерами выходить на улицу: ходить на танцы в ДК, да еще и повторять экзаменационные билеты. Родители наши говорили: «Вот и вы детки втянулись в физический труд, познайте это, «глаза боятся, а руки делают». Да еще не забудьте: «Учится легче, чем ящики с рыбой всю жизнь таскать». А мы воспитательному процессу и не возражали, молчали в лучшем случае.

   Как- то раз в выходной я взял удочку и пошел на паром. Планов никаких у меня тогда не было. «Посижу просто с удочкой у воды, расслаблюсь. Придя на паром, я решил перейти на причал «Колхозный», где стояли катера и вместе с ними катер «Жемчужный». Светило солнце, шел первый месяц долгожданного лета. Два прошедших дня дул сильный ветер с той стороны Байкала, - «Сарма».  Еще недавно стояла солнечная безветренная погода.  Рыбаки тянули невод на берегу Байкала, сетевые бригады выставили сети, надеясь на хороший улов, а ветер подул, никого не спросил. Заходили волны беляки по реке, в «лопатках», вообще трехметровые волны. Не выйти лодкам и некоторым катерам в море на просторы Байкала, сиди и жди, когда ветер утихомирится или хороший и мощный ветер «Верховик» - «Баргузин» с верховья реки собьет волну, чтобы рыбакам выйти в море к своим сетям. Осенью, бывает, по неделе гуляют ветры и шторма, но это осенью - у нее оправданье.

    И вот ветер стих. Заблестела под солнцем речка, тепло стало на любой завалинке. Только шум разбегающихся волн, по приплеску песчаного берега напоминал о двухдневной стихии.

     Из стоящих у причала катеров навстречу ко мне вышел мой друг Саша Овчинников.

  -Привет, привет, как дела, как работа? А я матрос, пошли, познакомлю с командой.   Все наши    Устьенские, да ты их знаешь, или встречался. Вот ветер стихнет и в рейс, в Северобайкальск, на этот раз не пиво, бананы, а взрывчатка для Северо-Муйского тоннеля. Килевая баржа «Чайка» загружена, представитель и шкипер на барже, а мы поведем ее, до конечного пункта.

  -Молодец Александр, что устроился на корабль работать, и повидаешь много, интересная работа. Мне даже завидно. Так хочется наш Байкал увидеть, его берега: мысы, бухты, поселки и села.

  - И тебя взяли бы точно! Я же на постоянную работу нанимался, до Армии. Похожу в рейсы, навигация кончится, будем катер ремонтировать, а там весна, мне в Армию.

    Я сел с заветренной стороны, размотал свою удочку, наживил на крючок намятого мякиша хлеба и с удовольствием стал смотреть на магазинный бело-красный поплавок. Поплавок плавно и ровно качался на речных волнах, тая сладкое предчувствие поклевки. Я на миг посмотрел на черную бровку еще кипящего от ветра Байкала, в устье реки, в «лопатки», на портальные краны стоявшие на госпаровском пирсе, как услышал Александра голос:

- Тяни, поплавок утонул!

   Точно, поплавка я не увидел, где-то в воде была видна белая его головка. Я подсек и, сгибая удилище, надеясь на его прочность, вытянул хорошего подъязка. День только начинался, погода давала надежду на лучшее, можно было с удовольствием ловить рыбу хотя бы до обеда, но на пирс на свой корабль пришел капитан Пашка.

       Он подошел к нам, сидящим на пирсе с удочкой и поздоровался. Александр представил меня:

- Мой друг со школы! Вот он надежен на все 100.

- Ну, хорошо, берем его, только скажи, придется поработать!

   Я смотрел на капитана. Он был среднего роста, смуглый от загара всей своей кожей. Карие веселые глаза его не находили покоя когда он о чем-то говорил... Черная волнистая шевелюра выглядывала из под строгой с массивной кокардой капитанской фуражки. У него был чуть длинноват нос, с горбинкой, но он был ему к лицу. Средней величины его подбородок был  гладко выбрит.  Носил он не сбривая небольшие   усы.  Он был красив в своем новом   кителе с золотыми галунами, вместо белой рубашки с галстуком под кителем была морская, в черную полоску, тельняшка.

   Корабль также походил своей стройностью и красотой на капитана. Как только начала свою работу ударная всесоюзная стройка БАМ наш богатый колхоз «Байкалец», закупил несколько малых рыболовецких судов МРС, в том числе буксировочный морской корабль «Жемчуг». На него уже как три года был назначен опытный аттестованный капитан: Павел Фоминович, который вместе с семьей был вызван правлением колхоза в родные места из Хабаровска.  Буксировочный корабль по договору предприятий был поставлен на буксировку баржей с грузами из Усть - Баргузина в Северобайкальск и Нижнеангарск. Люди работавшие на нем относились к строителям БАМа, имея все льготы и оплату.      

  Корабль был красивый: борта с иллюминаторами, где спальный   кубрик, кают-кампании, салон, камбуз, машинное отделение, каюта капитана, радиста помещение,- весь его низ был окрашен в черный цвет. Палуба была окрашена в коричневый цвет, все остальное было белого цвета. Высокая обзорная на все стороны рубка, на рубке выше, капитанский мостик, с бортиком, с прожекторами, с ручной дополнительной сиреной. Рында горела от блеска желтого металла, висела возле рубки, где стояла еще роскошная с согнутой спинкой скамейка. А на корме было буксировочное приспособление: Электрическая лебедка, Ручная вспомогательная лебедка с канатом.  На корме, катки горизонтального и вертикального направления тягового каната, за который цепляют баржу - все было покрашено, сияло, и блестело в лучах солнца.

- Александр, у тебя нет желания сходить с нами сегодня в море?  Помочь нам? 

    Я смотрел на капитана, на своего друга Саньку. – Как это нет желания? Огромное желание прокатится с вами, в море выйти.

-Да и поработать надо будет, если сети сорвал с якорей шторм, их надо будет искать «боронить». Если найдем, вытащить надо, двенадцать концов по шестьдесят метров. - уточнил капитан.

  - Конечно, помогу! - Заверил я, – день у меня свободный, я на выходном.

-Через часик тронемся, пусть маленько волна поутихнет, по мертвой зыби пойдем, пока рыбоохрана ждет штиля на море - заключил капитан.

    А солнце, наше теплое солнце, своими лучами так грело, что пришлось с себя снять лишние одежды. Я сидел на пирсе с удочкой и голым торсом, когда капитан крикнул – отходим!  В моем ведерке было уже поймано килограмма три рыбы: окуни, крупные ельцы, и подъязок, я по совету друга взял их с собой на корабль. Надеясь поджарить их на камбузе.

  Капитан запустил двигатель, который работал почти беззвучно. Проверил еще раз все мы на борту. А нас было со мной четверо. И дал команду моему другу   Александру, - «Отдать швартовы!»

    Мне показалась с непривычки, что пирс плавно уходит от нас. Так уж бывает, если долго не бывал на корабле, но вот наш корабль освободился от опеки пирса и, как бывалый морской покоритель волн, разбивает речную, небольшую волну носом, жаждуя добраться до большой волны.

   Вот мы подходим к «лопаткам», все дальше, нас встречают огромные волны. Волны не те, что в реке. Большие, с белыми гривами, на них корабль пытается забраться, но не успевает, волна до самой надписи «Жемчуг» поглощает корабль, еще мгновенье и вода ринется своим огромным потоком на палубу.

 Но нет! Корабль подымается, вместе с волной и падает всей своей железной грудью в бездну, ныряя вглубь впадины, выбрасывая тонны воды из под себя. Замирает тогда сердце, а вместе с ним и душа, грозится бездна, своим безвозвратном.  Но силен человек, его мозг гениален: корабль с килем сотворен им так, что он непобедим волной, стоек и удачлив перед всякой стихией.  Мы прошли лопатки как горнило вселенной - мы в море!

   Мы все собрались в рубке. Капитан сам за морским штурвалом. Павел Фоминович - сосредоточен. Он сам, знает, какой должен быть ход корабля, как держать нос и корму к надвигающейся волне, бросает взгляд на компас.

  - Александр! - подзывает он моего товарища Александра Овчинникова своего подчиненного, матроса третьего класса.

     - Смотри вон Билютинский мыс, видимость хорошая, нос корабля держи на него, смотри на компас, видишь градусы? В «Холоденках» мы поставили сети, как поравняемся с этим мысом это наше место сетей, так и держи: один градус, или полградуса, допускаю отклонение, полтора часа ходу на средних оборотах, я подойду раньше, пока мы сделаем борону для сетей. Чувствую я, что сети наши сорвало с якорей и таскает где-то у берега, придется наверно «боронить» двенадцать концов сетей под шторм попали, что с ними ветер за три дня сделал?

    А вода Байкала блестела от яркого солнца и света.  Белые струи, зелено-синий воды, вырывались с шипением из под острого носа нашего «Жемчуга». Нос корабля погружался, до середины видимого размера, в волны. Мёртвая зыбь - волна покатая после шторма, подымала и опускала корабль, и эта с детства знакомая тошнота под ложечкой начинала напоминать качку, или морскую болезнь.  Надо выйти на воздух, глотнуть его свежести, смотреть на волну, а не на палубу и стены, и она пройдет, и точно проходит…

    Мы прошли втроем на корму, Александр Овчинников стоял у штурвала.  Изготовление бороны, это простейшая задача для рыбаков и рыбоохраны: на веревочный канат, мы берем его со спуска невода. Толстая капроновая веревка, метров её должно быть – сто, сто пятьдесят, в зависимости от глубины, где поставлены сети. Сто метров этого капронового каната, и простой строительный лом, железный, тяжелый, один метр пятьдесят сантиметров.  Канат привязывается за середину лома прочным «беседочным морским» узлом, подстраховывается - узлом «двойным удавом».   Свободный конец каната закрепляется за буксировочное место корабля, а лом бросают в воду. По скорости движения корабля, лом, привязанный за середину, в воде будет подниматься; меньше скорость движения корабля - опускаться.  Капроновый канат берется, чтобы определить зацеп сетей.  При зацепе канат начнет растягиваться, он не порвется.  После работа руками, вытягивай, что зацепилось. Наша рыбоохрана в запрещенных местах для лова рыбы, «боронит» браконьерские сети, на стальном тросе собирая их для ликвидации, поэтому у нас морские омулевые сети большая ценность.

  Мы шарили глазами по береговой линии, которая лежала в сизой дымке тумана. Кое- где клочками туман прерывался, обнажая далекие леса и синие дымчатые горы, которые невозможно было отличить от таких же гор, лежащих еще дальше.  

    Капитан вышел из рубки с биноклем, он поднялся на капитанский мостик, долго осматривал береговую линию и произнес нам, стоящим внизу:

- Смотрите ребята по бортам, на левый и правый, наше место пошло, где мы сети ставили.  Маяки, ярко оранжевые должны плавать на поверхности!  Вижу в бинокль карьер холодяночный, в оба глаза смотрите. …

  Мы разошлись по бортам, напрягая своё зрение, высматривая маячки. Но шло время: вода и поднимавшие наш корабль волны, пустота, однообразие волн и легкий ветер, больше ничего. Шел уже второй час, как мы на «малых» оборотах корабля высматривали маячки.

   - Все ребята нет наших сетей, маячки либо сорвал шторм, либо все наши снасти на дне будем боронить.

    - А какая здесь глубина?  -  спросил я из любопытства.

  - Глубина здесь маленькая, - сто пятьдесят, двести метров - хребет подводной скалы под нами, а вон там через милю, - он показал в направление к мысу «Нижнее Изголовье», окончание полуострова «Святого носа», - Семьсот -девятьсот метров!

- Да, оттуда не достанешь! - удивился я.

    Напарник наш, член команды, моторист рулевой Николай Демидов рассказал байку нам: «Мужик один не местный приехал на Байкал рыбачить. По всему Свету он испытал рыбалку и фильмы снимал по этой теме. Приехал и спрашивает у местных, а где у вас хорошо рыба ловится, мне везде разрешат фильм снять? А местные говорят: да напротив «Святого носа» хорошо ловится, даже на крючок ничего наживлять не надо, брось в лунку крючок привязанный к леске, он омуль, сам схватит. Дело зимой было, в феврале. Поехал этот дядя к «Святому носу», забурился лунками, все честь почести. Но такой дотошный был, надо говорит он себе: прикормку на дно кинуть.  Наложил, в чулок бармаша и давай спускать на дно свой спуск, на леске. Сто метров лески, было, опустил, - дна не достал… Да это, что такое возмутился мужик, надо дно достать? Еще привязал сто метров. Было у него ещё тринадцать катушек. Два дня он их связывал и опускал спуск, чтобы дно достать… Тысяча пятьсот метров получилось,- все равно дна не достал. Стоит он на льду и страшно ему стало, полтора километра под ним, а он тут бармаша разводит. Бросил все свои вещи и ползком к берегу по льду, с километр. Приполз, за вещами местных отправил. Аппаратура у него там дорогая осталась. Говорит он местным, - за что вы обманули меня, я вас столько водкой поил?  Как обманули?  Глубина там тысяча шестьсот двадцать, вам уважаемый, не хватило немного совсем забормашится. Мы говорили не более двух саженей и в апреле, мы же сказали,- покажем! Мы  думали вы с нами до апреля пить водку будете. Нет, вы без нас уехали, так вашей сенсации и не получилось.  Ждите до апреля! Омуль начнет подниматься из глубин, подо льдом; косяками, и рунцом, под самый верх льда подымится, кушать ему после зимы хочется.   Вот и лови на две сажени, хватает голый крючок».

 - На корму ребятки, я разверну судно и запускайте лом на канате, в полуводе сначала попробуем…

     Над рассказанной Николаем байкой мы не успели посмеяться, впереди была не очень - то приятная работа по поиску сетей. Уже третий час мы на разных скоростях нашего небольшого судна боронили глубокие воды нашего кормильца - Байкала. Белый витый канат в прозрачной воде просматривался далеко.  Он то был на поверхности, то в полуводе, то преломлялся как-то не- естественно, совсем на малой скорости корабля уходил почти вертикально    вниз, теряясь в темноте глубины. Мертвая зыбь - волны подымали и опускали корабль своей плавной и гладкой махиной. Мы все заметили, что качка затихает и, если бы мы зацепили сейчас сети, то без особого труда вытянули их на корму корабля. Но зацепа не было. Мы все стояли возле капронового каната, трогали его руками и ждали когда он натянется от зацепа.  Время шло… День уже перевалил за полдень, капитан Пашка Фоминович сказал:

- Давайте еще пару раз пройдем, и будем курс брать домой….

    Вдруг Александр Овчинников показал рукой далеко вперед, в блеск синевы по левому борту…

- Нерпа! Интересно, что она тут делает?

   Мы все прильнули рассматривать в той стороне, где показывал Александр.         Да действительно черная точка метров за двести то появлялась, то исчезала над водой. Гладкие без белых гребней волны мертвой зыби то скрывали черную точку, то поднимали. Сбавив ход, корабль разворачивался в ее направлении.  Мы уже без бинокля рассматривали, как нерпа ложится на спину подымает вверх задние ласты, нам оставалось сто метров до неё - она нырнула в байкальскую глубину.

  Все! – сказал капитан,- теперь сорок минут не увидим её. Интересно, что она делает в наших краях, так далеко от лежбища с молодняком, который появился у них в марте, они далеко не забираются. У нерпы окот – потому, как нерпа относится к семейству куньих и рожает она в марте. Рыба? Вот, что её сюда привело, наши сети? Ищем ребята, где-то здесь сети?

    Он опустил свой бинокль себе на грудь, а Николай Демидов - моторист, закричал с кормы:

- Зацепили…  Сбавьте   ход…  Есть, что-то поймали?

 На наших глазах: капроновый белый канат медленно стал напрягаться и растягиваться. Мы все кроме рулевого вцепились в него, не давая слабины, напрягаясь, мы тянули его на себя. Канат медленно под нашими общими усилиями стал выбираться из воды.

   Мы все смотрели за корму; куда в темную глубину уходил канат. Все меньше и меньше различаясь в воде неводной спуск, он уходил в невидимое и создавалось впечатление, что мы поднимаемся над бездной не на корабле, а на самолете.   Николай моторист заметил мой испуг и сказал мне:

 - Привыкнешь…. Это эффект от чистой воды. Канат просматривается; сорок, пятьдесят метров и твой глаз привязывает темноту и корму корабля, где ты стоишь. Между нами вода, но она так прозрачна, что не замечает её наше зрение. А вот посмотри, что-то там далеко внизу во тьме показалась, сети? Вижу! Сети!  Верхние поплавки на тетиве, - поймали!

    Мы, плавно перебирая руками и не давая слабины, метр за метром вытягивали из глубины нами пойманные сети. Вот уже первые снасти лежали на корме. В сетях веревка, которая держит на себе поплавки, называется верхняя тетива, а на противоположной тетиве, крепятся грузила.  Мы вытягивали, две веревки, полотна сетей между ними не было.

  Капитан Пашка повеселел, когда мы стали вытягивать из глубины верхнюю, и нижнюю веревочную тетиву сетей, посмотрел на нас и спросил.

- А где полотно ребята, где сам ячейник?

     Вместо полотна сетей на поверхность мы поднимали рваные кое - где оставшиеся куски сетей, в них иногда попадался морской бармаша и головы омулей без туловища, глубинная рыбка голомянка. Сети были на дне значит…

    Кто-то из ребят сказал,-  смотрите, вон опять за нами следит нерпа!

На зелено-голубых освещенных солнцем волнах уже совсем недалеко, в метрах ста, на нас смотрела гладкая, усатая, с черным носом, с большими выпуклыми глазами   - нерпа. Она лежала спиной на волну, подняв свои задние ласты, ее   черная головка блестела от лучей солнца, она совсем не боялась нас.

   Пашка-капитан кинулся к борту катера и закричал:

 - Ты что наделала с моими сетями шкодница? Двенадцать концов изуродовала шкодница, чем я людей кормить буду? Шесть концов вообще не мои, люди дали…. Он еще что-то кричал в сторону нерпы, махал рукой, прицеливался в неё, схватив корабельную швабру. Нерпа как будто не обращала на него внимания.   Вдруг Александр Овчинников крикнул:

  -Держи ребята крепче тетиву идет что-то крупное, большое и объемное.

     Кряхтя и матерясь на нерпу-шкодницу мы всей командой, что была на катере, тянули кое - как скрученные в один большой клубок сети.     Это все оборвано   от тетивы - полотно   ячейника.

  - Я убью тебя! - Кричал Пашка-капитан, ты съела всю рыбу и сети порвала…. Я пристрелю тебя шкодливая сука!  Клянусь, мамой, без карабина я не сунусь сюда и ты получишь от меня пулю...

 - Перестань Капитан! – сказал Николай Демидов,- это мы вторглись в ее воды, она у себя дома. Три дня шторм, конечно и ей есть хочется? Вот только почему она не уходит от нас, что-то ее держит?

  Капитан стал разворачивать судно. Мертвая зыбь уже была наполовину слабей. Все говорило о том, что воды Байкала успокаиваются после трехдневного шторма.  Солнце сияло так ярко, что его лучи, падая на воду, делали ее такой же золотой, как солнце. Только вдали, ближе к мысу «Изголовье» полуострова «Святой нос» - вода синела. В сизой дымке проглядывался далекий берег, было тихо и тепло. Кто-то сказал:

-Ребята смотрите, нерпа за нами плывет? Вот нахалка, изуродовала сети еще и пули просит?

  Капитан совсем сбавил ход корабля.  – Братцы, давайте разберем этот комок из полотна сетей? Время еще есть, на берегу нас вопросами замучат, да и не надо, чтобы посторонние видели. Мы на корме стали разбирать ячейник.

  Если ваши сети полюбила нерпа, то вам достанутся дыры, хвосты и головы объеденного нерпой омуля. В этих сетях было все скручено, порвано, полотно было так жестоко изуродовано, что нам пришлось кусками вырезать ячейник. Клубок становился все меньше, но донный бармаш и останки омуля мешали нашей работе.

 Вдруг я первый среди этого клубка увидел маленькую черную блестящую ласту.  Я даже не успел, удивится находке и ее значению,- что это?

- Ребята,- сказал я, - а тут какой-то зверек?

    Мы все собрались вокруг находки, а также быстрее и проворнее руками, стали разматывать этот клубок.    – «Детеныш нерпы! Вон она смотрите, ждет его? Он, дня два, как в воде плещется, мертвый, уже совсем закоченел!» Об этом догадались мы все сразу.

    Метров в пятидесяти, высунувшись в полтуловища, мать-нерпа высматривала на нашей корме в комке сетей своего детеныша. Она крутила своей черной блестящей головой, на которой большие выпуклые глаза выражали: страх, беспокойство, тревогу. Вот почему нерпа не отстает от нас? Она ждет своего маленького нерпенка, который давно мертв, он запутался в Пашкиных сетях, и может быть давно… Она рвала эту смертельную тетиву, своим телом. Этот котенок не мог иначе, подчиняясь инстинкту он плыл за матерью, он тоже хотел есть. Второй месяц этому котенку по возрасту. Он поменял свою белую шубку на черный отливающий холодным металлом, коротенький мех.

  Нерпа- мать, смотрела на нас.  Мне показалась, она издавала звук. Или, это скрипели полы нашего катера, мать-нерпа ничего не боялась и была уже в тридцати метрах от нас.

    Наконец мы выпутали из омулевых сетей маленькое бездыханное тельце. Нерпа котится в марте в начале апреля, этому котенку всего около двух месяцев. Далеко нерпа-мать в поисках рыбы заплыла к нам, к мысу «Холодянки» или за косяками омуля потянулась, что весной поднимается с байкальских глубин.  На «Ушканьих» островах нерпы дом и лежбища, это в километрах сорока. 

  Маленькое блестящее тельце лежало на металлическом крашеном кирпичного цвета полу катера, а над ним светило летнее солнце, грея и слепя, колыхались легкие волны и впереди, столько счастливых дней. Жаль не для этого нерпенка, он был мертв.

 Пашка Капитан заорал, обращаясь к матери – нерпе:

   - Это все ты! Ты виновата…. И сети мои угробила, вот я тебе отдам, твоего детеныша, на сука получи….

    Мы, никто не ожидал, что он поступит именно так.  Он вытащил из камбуза разделочную доску, прихватил топорик для рубки мяса, и прямо, тут на корме у борта, где нерпа по пояс смотрела на своего детеныша, начал рубить на доске нерпенка. Он отрубил сначала маленькие крохотные ласты, ласты может быть, чем-то похожие на человеческие руки. Мы отвернулись.

  - Подавись, стерва непутевая! – кричал, бешено вытаращив глаза капитан.

  Он отрубил, уже голову детенышу и бросил, матери-нерпе, в море… Кровь от обезглавленного тельца, залила доску, пролилась на палубу.  Капитан -Пашка схватил разделочную доску с телом нерпенка, выбросил за борт…

    - Это тебе на сон грядущий, будешь знать, как ко мне в сети лазить!

  Мы увидели злое искаженное лицо Пашки Капитана. Он был не в себе. Николай Демидов- моторист, выхватил у него топор,-  командир успокойся, впору плакать, а ты?

    Капитана увели в кубрик, где он еще долго орал: «Сети не ваши, вам все равно, а я начальству пообещал, рыба будет». Мы поняли, что поймать рыбы по заданию ему давали начальники колхоза «Байкалец». Особенно инженер по рыб добыче любил закинуть свои сети Пашкиной рукой…

    - Смотрите, ребята она не отстает от нас, - надо прибавить ходу кораблю…. - Сказал Николай.   Нам всем было так неприятно в душе и не радовало тепло и начало лета, и красный закат над полуостровом «Святой нос».  Мы смотрели за корму, где время от времени появлялась черная точка, - это голова нерпы, но и она исчезла в свинцовой темноте под вечерним небом в тучах, которые бросили   свое отраженье в воды Байкала…

       Мы возвращались молча. Монотонно и ровно работал мощный дизель катера, нос корабля разбивал черные от сумерек волны Байкала, но никто не пытался заговорить или сказать друг другу слова, каждый думал и переживал по - своему. Наконец, Пашка Капитан начал стучать в железную дверь кубрика, матерится и орать, чтобы его выпустили, - «я капитан и вы все подчиняетесь мне, мало ли что психанул, я один перед начальством в ответе за сети» …

     Мы выпустили его…  В рубке он остался один, взял штурвал в свои руки, кому-то доказывал, махая руками в пустоту, мы его не слушали, смотрели на приближающиеся берег, на сигналы подаваемые маяком, который уже в сумерках указывал вход в русло реки Баргузин.  Через полчаса мы входили в лопатки. Волна улеглись. Небольшая мертвая зыбь еще холила: разбегаясь с простора Байкала, проходя середину пути в устьях реки, волна затихала, слабела и раскатывалась по реке. Река течением утихомирила волну говоря ей: «Все подружка нагулялась, теперь отдохни у меня в гостях.»

   Оглашая округу сиреной, прибывал корабль «Жемчужный», Пашка   Капитан умело пришвартовал судно левой стороной, к «колхозному пирсу», крикнув матросу, моему другу команду - «Подать и закрепить трап».

    Эту отлучку от пирса в море я назвал - «экскурсия», она была закончена,- впечатлений - на всю жизнь…. Я простился с командой, даже пожал Пашке Капитану руку, на что он мне почему-то сказал тогда.

       - Все равно я ее Александр выловлю и накажу! У тебя случаем сетей нет в долг на пару недель?

 - Нет. – ответил я ему,- своего у меня еще нет, а отец мой работает на рыбозаводе, ему не до сетей. На удочку мы в основном рыбачим, вы рыбу мою пожарьте завтра, я дарю свой улов вам.

 - Спасибо, спасибо,- сказал угрюмо Пашка Капитан мне,- за нами долг не заржавеет и мы рыбой разживёмся когда-то! Послезавтра мы уйдем в рейс на неделю, может быть чуть больше задержимся, потом будем рыбу ловить, так что «пайка» рыбы за нами.

   И вот мы опять на работе с моим другом Толиком Шрагерым. Да мы уже давно втянулись в тяжелую работу, но с каждым днём нам становилась противней эта работа. На улице +24, а в холодильнике -24. Мы в валенках на резине, в теплых штанах, свитере и в толстом морском бушлате, на голове шапка зимняя.  Во всем этом надо работать, грузить мерзлые рыбные ящики. Взвешивать на весах рыбу, загружать в ящики на тележку, сортировать по ассортименту, везти толкая впереди себя эту тяжелую телегу с рыбой в цех разморозки, но это не все, подойдут к вечеру корабли и лодки, с уловом, и надо принять рыбу, все через весы. Мы с Толиком мечтали, когда наступит 28 июля, последний день нашей работы по договору, получим деньги и в путь, поступать на учебу в институт. Мы уже мечтали, что будем учиться так хорошо, чтоб никогда и в страшном сне, нам не пришлось катать эти тележки с мороженой рыбой. Мы поняли, что говорили мамы и папы,-Учись!

     Прошло уже пол месяца, а Александр Овчинников так и не пришел к нам, он был еще в рейсе с экипажем на корабле «Жемчужный». А лето задалось на славу: тёплое, давно уже не было ветра, Байкал, как зеркало был тих и спокоен и отражал кое - где проплывавшие в смирении перистые облака. По утрам казалось, вот начнется: либо дождь, либо ветер.  Но к полудню все признаки непогоды исчезали, день «как яичко на блюдце» был чист, ясен, безветренен - лето баловало нас.

   Наконец заканчивалась третья неделя, как мы расстались на пирсе, ко мне наконец пришел Александр Овчинников. Мы поздоровались, я сразу отметил как он загорел и обветрил на Байкале, он рассказал мне какие неудачи преследовали их в рейсе. «Первое: они потеряли один якорь, второе - это прицепная баржа морского исполнения дала течь по ватерлинии. В бок барже когда-то был сильный удар, в том месте со временем металл проржавел и в пути дал течь, пришлось останавливаться и заделывать эту пробоину, средствами которые были под рукой. А потом все в напряжении, транспортировали взрывчатку для Северо-Муйского тоннеля, а особоопаснный груз не прощает ошибок. Ну и самое, самое, что волновало уже всю команду, Пашка Капитан опять в «Холодянках», как только прибыли из рейса, поставил шесть концов сетей, конечно для себя и для начальства.  Ночевали в берегу, кинув якорь. Поутру, как только забрезжил рассвет, пошли на корабле «Жемчужный» к сетям. Поплавки сетей, были видны. Море тихое, ни одной волны, гладь-зеркало, вдруг возле сетей вынырнула черно-глянцевая голова нерпы, мы все бросились к левому борту корабля, где по воде в рассветных сумерках цепочкой на воде были видны поплавки, и как жирная черная точка в конце послания виднелась голова нерпы. Пашка -капитан закричал:

  -Шкодница, смотрите ребята я узнал эту гадину….

   Мы выловили маячок –поплавок сетей и стали их выбирать. Верхняя и нижняя тетива, имели только порядочный вид, полотна же сетей, между ними не было.  Мы думали и надеялись, что вот- вот появится целое место и в сетях будет хоть какая-то рыба? Нет, все шесть концов были порваны, что не верилось глазам, как может так зверь чисто сработать, удалить ячейник как портной. Пашка Капитан разразился такой руганью и проклятием в сторону далеко-далеко черневшей точки- нерпа наблюдала за людьми и кораблем.

 - Зря ты Пашка разоряешься, сам ты виноват, изрубил ее маленького ребенка, бросал ей по куску, какая мать выдержит? Откуда мы знаем, может у них есть мозг и интеллект, а может они знают больше чем мы? Мы с тобой сколько раз видели, как с глубины Байкала вылетают блестящие шары? - Сказал ему Николай Демидов, - и продолжал,- брось ты эту сетевую рыбалку, пусть начальство сами ловят, тебе вообще лет пять надо забыть об этом пока, эта нерпа не забудет тебя.

  Пашка-Капитан не унимался: - Я убью эту скотину и ее шкуру прибью себе на стенку над кроватью, я больше без карабина в море не пойду…. Пусть пуля снесет ей башку, стерва прибайкальская». - Он заплакал, заскулил, как слепой щенок… Все это поведал мне мой друг Александр, добавил: -Что то мы натворили с природой не то, нас преследуют какие-то неудачи, и месть шкодливой.

        Пашка - Капитан пил три дня. Он приходил на пирс к своему кораблю «Жемчужный», с пирса кричал команде, что надо сделать, готовя судно к следующему рейсу, сам после уходил в кафе «Бабьи слезы». Надо ему отдать должное, он всегда говорил своей команде и себе: «ни шагу на корабль пьяным». И начальство знало, уважало его за трезвость, и весь его плавсостав, команду. А продавщицы в кафе наливали Пашке в долг, они любили Пашку - Капитана за его сговорчивость по любой проблеме. Когда начал строится БАМ, всем надо было уехать, Пашкин «Жемчужный» и баржа «Чайка» заодно с грузом перевозили и пассажиров, которые ехали на БАМ потрудиться и подзаработать.

    Пашка - Капитан имел свои задумки и мысли. С кем надо, он заговаривал, как бы издалека, «как танцуют из-за печки» - на счет продажи оружия нарезного. По физиономии, что заложила природа на людей, проживающих в Баргузинской долине, а это узкие глаза, обветренный и закопченный цвет кожи, он определял: кто может ему помочь с оружием из проезжающих, вокруг лежащих деревень. И подвернулся ему местный Баргузинский «Дерсу-Узала». Цивилев Иннокентий давно не охотился, но раньше он был охотником –промысловиком, штатным. Кличка в народе много значит, вот и Иннокентия, кто-то когда-то, прочитав книгу писателя Арсентьева «Дерсу-Узала - стал называть Иннокентия Цивилева, именем героя этой книги. Добывал соболя за кордоном по договору Иннокентий, мишку медведя стрелял на желчь, тоже официально, для медицины. Беда крылась в том, что Кеха был запойным. Полгода в тайге ему на дух не надо спиртного. И не брал он с собой его никогда в тайгу, но выйдя из тайги пропивал все, если не успели отобрать родные. Прямо беда…

   Этот раз, он попал в Усть-Баргузин по случаю свадьбы дочери. Все было хорошо, дочку выдали замуж за местного парня, сыграли свадьбу и… Иннокентию попала капля спиртного в рот, тут-то в кафе «Бабьи слезы» они встретились. Знакомы они были давно и поэтому Пашка Капитан сказал прямо:

 - Иннокентий!  Продай свой охотничий карабин или давай обменяемся на мотоцикл «Минск» М-106, я знаю, карабин,- вещь дорогая, дефицитная, у тебя она есть…. А «Минск» М-106 мой, зятю твоему и дочке подарок свадебный будет? Мотоцикл мой еще почти новый, два года ему?

  Иннокентий – Дерсу-Узала, сказал: - Наливай! 

  Два дня они обговаривали и обмывали сделку…. Наконец перед отходом в новый рейс, Пашка - Капитан пришел на корабль трезвый, с карабином в старинном, промасленном, кожаном чехле. Он созвал команду в рубку и объявил: - Вот мужики! У меня от вас тайн нет, мы единая команда корабля «Жемчужный». - Это оружие нарезное «казачий карабин». Сменял я на эту вещь, отдал свой мотоцикл «Минск» М-106. Вы знаете для чего… Прошу вас быть бдительными и соблюдать технику безопасности при стрельбе. Завтра мы выходим с баржой в Северобайкальск, в пути будем пристреливать оружие, патронов у нас сто штук - две пачки.

  А время летело, нам осталась одна неделя отработать до расчета. Лето в тот год было, как по заявке-теплым и жарким. Вода в Баргузинском заливе у берега прогревалась, омуль, косяками уходил на глубину, он любит холодную воду.  Щука и сазан наоборот искали по речке теплые, мелкие, прогретые солнцем заводи, становились там, грелись, их мы ловили руками. Утка вывела своих утят, везде был утиный детсад по водоемам, а чайки и кайры искали себе покормиться. Синие горы гольцы, изрезанные глубокими руслами ручьев, сбросили свои белые шапки, их гребни зеленя курчавел молодой стланик. Как не хотелось уезжать в даль – дальнюю, но выбор сделан и на учебу мы настроены серьёзно.

   Корабль «Жемчужный» с прицепленной баржой «Чайка» появился в устьях реки за два дня до нашего отъезда. Я встречал их на колхозном пирсе, где они после отвода баржи на рыб заводской пирс пришвартовались. Команда сошла на берег. Я приветствовал всех, - ну как вы? - спросил я Александра.

 - Нормально сказал он, улыбаясь, - погода хорошая, груз доставлен, Карабин пристреляли, почти пачку патронов извели. Стреляли по бутылкам, изменяя планку прицела на дальность, потом начали попадать. Хорошо, что хоть «Ушканьи» острова проходили ночью. Пашка-Капитан долго шарил прожектором по камням, где всегда нерпы и нерпята греются на солнце, сжимал в руках казачий карабин, он какой-то в этот час был возбуждённый и нервозный. Мы перекрестились, что в два часа ночи никого из нерп не было на камнях. Слава Богу, мы шли обратно в сильном тумане, - нерп не   встречали – поведал он мне о рейсе.

- Завтра вечером идем ставить сети…. – На прощание сказал Пашка-Капитан, -сегодня отсыпайтесь.  -Ты пойдешь с нами? – Спросил он меня.

  -Нет Павел, я завтра уезжаю поступать в институт, уже и билеты куплены. - Бог помощь вам! - Сказал он мне.  Я ответил: - К чёрту!

   В превратности судьбы я особо не верю, но нам пришлось задержаться.  Наш местный аэропорт, малой авиации, в далекие годы моей молодости исправно доставлял пассажиров по городам нашего Советского Союза.  Наш рейс Усть-Баргузин – Улан-Удэ, отложили на сутки из-за метеорологических условий. Самое интересное у нас стояла солнечная погода, а там в Улан-Удэ был туман с плохой видимостью. Мысль сходить с ребятами поставить сети мне пришла после, а пока мы с другом Толиком были расстроены, наша- «ехало» не «повезло» и мы приземлились на чемоданы там, где были.

  По времени я успевал, сходить на «Жемчужном» в море, поставить с ребятами сети, а рано утром мы уже будем дома, в двенадцать, в обед, наш самолет, и я пошел к «Жемчужному» на «колхозный» пирс.

   Конечно команда была не против: как только солнце начало опускается и его красный диск залил красным светом небосклон над полуостровом «Святой нос», мы вышли из устья реки Баргузин и отправились, держа курс на мыс «Холодянки».

    Байкал встретил нас ласково, волны не было. Хрустальные валы отбрасывал с шипением нос кораблю, из-за кормы вырывался бурлящий поток газированного потока воды, чайки зачем-то садились на этот быстро тающий след, кричали прося, что-нибудь полакомится. Красное солнце затемняло воду, и от этого вода была темная, свинцовая, а смотря по направлению света солнца - вода была голубая.

    Вот мы и подошли к месту, где всегда мы, и рыбаки наши, ставят сети.   Перейдя на малый ход, Пашка и Николай вытащили завернутые в брезент сети. Их было уже пять концов, все что успел занять у рыбаков Пашка Капитан.

  -Дай совсем малый! – крикнул он Александру Овчинникову, что стоял у штурвала в рубке, - Нос держи на мыс, все поехали!

  Сначала был сброшен большой лебедочный блок- это якорь сетей, он ушел на сто-сто двадцать метров на глубину, сети пошли плавно в наплыв (поверхность воды), по мере движения корабля, они сами скользили с брезента, через корму, расправляясь в воде свой омулевый ячейник.

  Белые, желтые поплавки вытянулись в одну линию далеко, далеко, уходя вдаль, это как-то веселило и затормаживало глаза на фоне миллиардов кубов воды, где было все одинаково и однообразно на темнеющей глади.

  Вот и все сети поставлены, сброшен второй блок-якорь, мы привязались веревкой к сетям, Пашка - Капитан замерил течение воды под нами и объявил: - ночевать будем здесь, течения совсем нет, если что? Мы тут рядом, давайте вахту распределим, с карабином поосторожней.

   Вахту несла только команда из трёх человек. Каждому досталась по два часа, последним был капитан. Меня не взяли в охрану, «карабин я в руках не держал, не пристрелен сам, а патроны дефицит», так мне объяснил капитан.

   -Ты Саша гость наш, но можно сказать «Ерданщик». Мы все рассмеялись зная значение этого слова у нас на Байкале: - Это человек без снастей -пришел помочь рыбакам вытянуть невод, и за это, получить за свой труд у рыбаков рыбой,- «пайкой».

    Темнота надвигалась с той стороны, где всегда появлялся рассвет. Сумерки сгущались. Сплошным черным кругом вокруг нас чернела вода, только там, где «Святой Нос», вытягивался в море играла зарница и светлая полоска на горизонте показывала, что день безвозвратно закончен.  На белой и тонкой мачте капитан включил два красных огонька. Корабль наш весь окутан темнотой: зачернил свой окрас и только по бортам его горел тусклый свет, выдавая в темноте круглые иллюминаторы кубрика, где мы лежали на подвесных двухъярусных кроватях, переговаривались, спать никто не хотел. Первый в дозор пошел Николай Демидов. Решили наблюдательный пункт у нас будет на рубке, где огорожен и защищен капитанский мостик. Там был стул, прожектор, опора для карабина, веревка капроновая от сетей, которая была привязана к сетям. Мы договорились, что курить не будем до тех пор, пока не снимем сети. Запахи нерпа улавливает за пять километров с ветреной стороны, от куда она появится мы не знали. Вдруг Николай, сказал: -Ребята, а веревка от сетей дергается, кто-то в сетях запутался? Пашка-Капитан вбежал к нему на капитанский мостик, включил прожектор, долго они пучком света шарили по поплавкам сетей, дергали веревку. Ничего подозрительного не обнаружили….

  Ночь, зеркало царицы- Вселенной, показывала нам свою бесконечность. На наши головы с высоты, перемигиваясь, смотрели звезды. Их было миллиарды: яркие и не очень, тусклые и большущие, красные-ленивые, рассыпанные и просверленные, в легком тумане и в пелене, падающие и мерцающие, - бесконечность нашего Мира. Плескались о железный борт корабля маленькие волны, в воздухе пахло испариной, палуба стала мокреть, часы перевалили за полночь. Я не помню, как я заснул - это мгновенье, и я уже вскакивал от выстрела.

  Я выскочил на палубу из кубрика, но я ничего не увидел. Нас окутывал плотный туман. «Откуда он взялся?» Промелькнуло в голове, но сознание приходило в себя- мы в открытом море. Туман был плотный, было видно его белые космы, как они окутывали корабль, изгибаясь скользили за борт и там у воды своим молоком скрывали поплавки сетей. Раздался еще выстрел. Пашка –Капитан был на мостике с карабином.

- Я видел ее! -  закричал он,- она здесь! Снимаем сети, если она их еще не изуродовала?

      Николай моторист запустил двигатель. Двигатель работал тихо почти бесшумно, давая по малому, «задний ход», мы выбирали сети. Нерпа-шкодница успела поработать над нашими сетями. Тетивы-полотна в начале вообще не было, все было порвано, потом стали попадаться целые сети, где в ячейнике застрял омуль.  Видно было: она не успела порвать сети, объедала рыбу, из сетей торчали головы, хвосты, объеденного омуля. Конечно дыры-рванины попадались, по два-три метра, еще бы немного и сетей у нас не осталась….        Раздался снова выстрел. Пашка Капитан стрелял в то, что ему чудилось в тумане; ползучем, косматом, скрывающим все своим молоком, ничего невозможно разглядеть.  Александр Овчинников стал к рынде. Ударяя в неё, мы малым ходом развернули корабль и взяли курс на устье реки Баргузин. Пашка - Капитан опять ругался и матерился, он кажется стал привыкать к противостоянию человека и, природой созданного зверя-нерпы.

  -А в кого ты стрелял? - спросили мы его, - я её стерву печенкой чувствую, там она была, это точно! - ответил нам Пашка.

    Мы подходили к устью реки. Солнце уже стояло над речкой, оно было красным, но от его лучей еще не было тепла. Утром ранним, свежесть и холодок реки заставляли нас съёжиться; с мачты корабля, с рей, снастей его капала вода, палуба и капитанский мостик были в воде-это конденсировался туман. Одно радовало нас, у нас было два ящика рыбы, где-то пятьдесят килограммов. Мне команда выделила двадцать омулей, Пашка - Капитан сказал: - Ты извини Саня, рыбой мы бы тебя завалили бы, но вот завелась в море, пакость шкодливая, не дает поймать рыбки. Давай учись и на тот год наверстаем!

  В этот же день мы с моим другом Анатолием Шрагерым улетели на самолете: Ан-2 «Кукурузник» в Улан-Удэ, оттуда в этот же день, на Як-40 прямо в центр большого и красивого города Красноярск. Мы прилетели поступать В Сибирский технологический институт, 1 августа, а это завтра, у нас первый экзамен-математика.

   Весь месяц Август, был для нас волнительным и напряженным. Мы сдавали экзамены. Я помню тот день, когда после экзаменов с нами проводили собеседование по баллам. Потом в холле приемной аудитории были вывешены наши фамилии по факультетам - мы поступили оба.  На собеседовании нам дали две недели съездить домой, собраться и к первому сентября вернуться в свою группу, где мы полным составом поедем на полтора месяца в колхоз, помогать в уборке урожая. Радостные, важные, окрыленные успехом, душевно измотанные, мы вылетели в родной Усть-Баргузин, чтобы сообщить родителям радостную весть; собраться в колхоз, на учебу, на целый год.

     В первый день приезда мы никого не видели из наших друзей и одноклассников, а на второй день встретились на пирсе «колхозном» с Александр Овчинниковым и он нам поведал историю, которая приключилась с ними в пути, когда они неделю назад шли с Нижнеангарска –Усть-Баргузин, с баржей «Чайкой» в связке, которая была загружена пассажирами, которые хотели добраться до Усть-Баргузинского в Аэропорт. «Мы сначала и не заметили странного поведения нашего капитана. Разговаривает сам с собой, периодически перепрятывает свой карабин? А когда стали подходить к «Ушканьим» островам, он заявил: Давайте спирт с компаса сольем и выпьем? До островов, где живут эти черти мы добрались, чтобы было не повадно нерпе, сожжём пулями эту гадину, что угробила мои сети. Мы переглянулись…. Что-то не ладное было в его поведении, голосе, глазах…. Мы ответили: Нет капитан, здесь нельзя, здесь заповедник и нас за это судить будут.  А на прибрежных камнях лежали, греясь на солнце, отливая серебром и глянцевой чернотой-нерпы. Большие и маленькие, лежали чуть приоткрывая свои большие черные глаза, они были привычны к кораблям. Раздался выстрел…. Как моряки, во время аврала, все нерпы бросились в воду…. На камнях уже никого не было, раздался второй и третий выстрел, Пашка Капитан палил, уже по сторонам, видя только сам нерп своими глазами. Мы бросились все к нему на капитанский мостик. Вцепившись в карабин, он кричал и приказывал нам, приготовиться вылавливать туши нерп, он их сейчас штабелем накосит и среди них будет обязательно та, которая рвала его сети. Решение к нам пришло сразу: с капитаном что-то не ладное, с психикой, он не был «белым», «горячим», его глаза были не такие как раньше, что говорил, сам не понимал. Его мы скрутили, связали простынями, Коля Демидов, он и радист телеграфировали, чтобы подъехала к «колхозному» пирсу «скорая помощь». Нам оставалась шесть часов ходу. Пашка- Капитан теперь в Улан-Уденской психиатрической больнице лечится. Закончил свой рассказ он».

       Меня вырвал из воспоминаний Юрка Ильин: - А вы не угостите еще сигаретой?  Я подал ему пачку…. Я посмотрел еще раз на спящего Пашку -Капитана, на его вверх поднятые руки, словно в дикой пляске жизни, надсмехаясь над всеми проделками судьбы. На деревянное ружье, которым, он все стрелял, одному ему видимых нерп-шкодниц, он дышал, был жив, а сколько их нет рыбаков, сильных умных смелых…. Я смотрел на него, и какая-то грусть, заполняла эту перевернутую лодку, как будто она давно пошла на дно вместе со всеми моими знакомыми и друзьями. Я не стал будить Пашку -Капитана, он и не узнает меня, пусть высыпается, бедолага… - Пошли в магазин,- сказал я Юрке Ильину,- хоть на неделю продуктов возьму вам. Я уезжал на другой день…. На кладбище я сходил, друзей повидал, дом мой стал старым и покосился. Я увозил грусть, необъяснимые проклятия обитателей Байкала обо всех тайнах живущих в нашем море. Я обещал звонить своему с юности другу Александру Овчинникову.

    Вот за окнами уже заканчивается январь месяц. У нас на Крещение замерзает полностью Байкал. Девятнадцатого января если замерзнет, будет хороший лед: метр десять-метр двадцать, это хорошо для рыбалки, по старой привычке я интересуюсь. И, хорошо, что есть сотовая связь, я вызываю друга Александра Овчинникова.

   - «Привет, привет, ну как дела, как погода, как Байкал?  Что нового у вас? Наверно окунь хорошо ловится в заберегах и есть налим на острогу? В феврале промерзнет и каждый день – рыбалка? Мы разговариваем и рассказываем друг другу обо всем. «Ты знаешь, говорит он, ты же помнишь Пашку- Капитана Фоминовича? Вчера хоронили бывшие капитаны его.» -А что случилась? Спросил я. «Замерз в своем доме. Он жил в доме престарелых, а тут ему денег от пенсии его правление дало. Он ушел из дома престарелых, сбежал вернее, набрал водки и к себе домой, а дров дома нет, видать хотел выпить, вспомнить прошлую жизнь, выпил и прилег на свою кровать, заснул: и все, утром мужики нашли, а он уж как, рыба-расколотка, заснул и замерз… Легко смерть принял! Жаль, ты же помнишь, как он шкодницу-нерпу все гонял, кто бы написал целая драма! Пока, звони дружище, мы еще живы!»

                                                           КОНЕЦ

            6. 10 .2022г.