Во времена двоеверия[1], бают, это было…

Автор

Медведя бояться, так ягод не видать.

Пословица

 - А-а! – испуганно вскрикнула дéвица и, разглядев среди зарослей малинника знакомое лицо отпрыска отцовского посадника[2], отчитала непрошеного гостя: -  Тихон! Что ж пугать-то так! Пошто следишь за мной? Отца наказ?!

Тихон упрямо завертел головой. Каждый раз видит её, как впервой! Глаз не отвесть[3]. Очи – смарагды[4], космы – злато, уста – ягода спелая!

- Чай, в то, что ненароком тут оказался, не поверю!.. – продолжая собирать лесную ягоду, быстро потеряла интерес к добру молодцу княжья дочь.

- А я юлить и не стану! Моя воля! Знал, что найду тебя тут. Разговор вести буду! Надоело в прятки играть…

-Ха-ха-ха! Ишь! Речи-то какие запел! Ты ли это, Тихон?! Или леший предо мной личиной Тишки торгует?

- Не к лицу тебе, Лагода, кичливость на себя напускать! Не дурака валять пришёл!.. ЛЮБА ТЫ МНЕ! – выпалил молодец. - А и Я у тебя  на примете, не проведёшь… Самое время к батьке Светозару поклониться – испросить благословения нашему счастью…

- Тихон, ты каких ягод накушался-то дорóгой сюда? Не красавки [5]ли?

- Забавляешься?!!! Когда дружина Огнеслава у ворот Доброграда[6]!.. – не на шутку свирепел Тихон.

Лагода присмирела, имя громкое возымело действо. Принесла ж нелёгкая Тихона в лес. И тут покоя не сыскать! Огнеслав, Огнеслав! Тьфу! Вражье отродье! Эх, кабы отец битву не проиграл крайнюю! Всё бы по-иному сложилось! ИМ бы волю свою наказывать [7]довелось чужанинам! А теперь откупаться отцу приходиться за земли свои хлебородные…

- А плакать не пристало мне! Ещё поглядим, кому горевать на роду написано! А тебя… позволь благодарствовать за смекалку твою… - Лагода глаза опустила, - только пустое всё это… Я ещё покажу, чего стою!

- Смекалка?! Пустое?! Я говорю: «Люба ты мне!» Ты что не слышишь?! Под венец предлагаю идти! Светозар Всеволодович души в тебе не чает, отдаст и за меня, коли люб тебе! А Огнеславу пару СЫЩЕТ – дочерей у него, что в сундуках злата!

- Да разве сказывала я, что люб ты мне, Тихон?! Ты мне друг,  соплеменник, брат!

- Брат?! Да разве брату позволяют так себя целовать, Лагодка?  - Тихон словно напомнить решил, подкрался к девушке, обнял за талию и притянул к себе.

- Не смей! Второй раз пощады не жди!

Лагода всполошилась наконец, выронила корзину с малиной. Руками отталкивать грудь наглеца стала. В памяти всплыли лобызания нежеланные на ярморочных гуляниях о прошлом годе. Простила она тогда Тихона за то, что сам на бровях был да споил их с Веселиной. Поцелуй  посему и сорвал. Обещала отцу не сказывать, коли впредь не будет так бесчинствовать с нею. Жалко стало его, знала – голову ему не снести, горемыки, за такую вольность.

Да только Тихона не узнать нонче! А и вправду леший верховодит в час лихой! Объятья медвежьи, уста жадные… Где силушки брать-то для отпора годного[8]? Тут токмо хитростью одолеть можно.

Лагодка притворилась, будто сомлела от неги, что обуяла  её негаданно. А сама засим губу-то яко прикуснёт распутнику да меж ног коленцем лягнёт яго[9]! Как батька научал.

- Лагода! У-у-у! Что творишь?! – скрючившись, зашипел негодник.

- А ты руки-то не распускай! Я ведь кликнуть люд могу! Ау-у-у! – в доказательство пропела дéвица.

- Не дури, Лада! Христом Богом молю! Не дури! Не час! ИДЁМ к Светозару!

- Тихон! Не пойму я тебя! Неужто всерьёз веришь, что батька отдаст меня за тебя?!

- ОТДАСТ! Скажем, брюхата ты – гнев снесу за двоих!!!

- Ты и впрямь дурман-зелье принял! Не пойду я за тебя, Тихон! Ни за кого не пойду! Ни за тебя, ни за Огнеслава! Сама себе хозяйкой быть желаю! – голосила княжна, оскорблённая дерзкой замашкой отцовского слуги.

- Коли ТАК меня ценишь!.. – разъярился молодчик, обиду крепкую затая.

Как же он со своим отцом ошибся! Даже в такую годину княжна воротится от него! Да ведь мил он ей, сама говорила. Гордячка!

 - Огнеславу всё одно не достанешься! Просить меня будешь, НА КОЛЕНЯХ, о милости пред батькой родным! – прошипел униженный тихоня.

А чтоб дело со словом спорилось, засим[10] завалил Лагоду наземь ошалелый Тихон. Опутал, аки паучище окаянный. Только раз вскрикнуть успела княжна:

- Пусти, БЕС! А-а-а! Пусти!

ЧТО отрезвить может взбесившегося Тихона? Как остановить греховодника? Отец говорил: «В  бою за правое дело всякое орудие пытать пристало!»

Долго Лагода оборонялась. Ноготочками, зубками… Даже вывертеться смогла, бежать стала, да нечестивец за ногу успел ухватить, под себя подмять.

Тихон своё отпускать не хотел да только изранить боялся огонь-девку. Пусть думают,  сама подпустила.

Как бы ни силилась Лагода, а бой проигрывала. Последнее орудие испробовать решила. Не к чести, да не в её духе! Но выбора не осталось… Слёзы, беззвучные, девичьи… Отчуждённость подкупающая… А там глядишь,  к клинку Тихона путь прощупать удастся!

НЕ ПРИШЛОСЬ! Вовремя сила неведомая сорвала с неё обидчика. Аки сивер[11] налетел спасительный.

- Да ты, парень, глух! Девица добро не даёт! Дай я ухо тебе прочищу!

Мужской удар звонкий Тишку перекинул маленько, на три аршина[12]. А Лагода вскочила тем часом и одаривать взглядом незнакомца стала. Дюжий, рослый, платье –  важное[13],  гридь[14], стало быть. Ко всему смуглолицый, чернобородый, космы смоляные, пó ветру,  –  словом, красный [15] при́шлый[16].

Спешился невдалеке. Там и дрýги[17] стоят конные. За сваго[18] не покоятся:

- Что там, Гордей?!

- Да малый заплутал, до дому просит проводить, - ответил бравый гридь, плёткой отбивая ритм по своей ладони.

Малый?! Да выше Тишки во всем Доброграде не сыскать удальца!

Тихон не стал лесть на рожон, смекнув, что не один гость непрошеный в лесу оказался.

 Люди Гордея оного[19] спокойно под локоточки приподняли Тихона. Тот, что с левого –  прогремел:

- Веди! МАЛЫЙ! К дому-то!

- Путь держали – ступайте себе с миром… - приготовился давать отпор Тихон. Да не тут-то было! Один из молодчиков конных ловко аркан набросил на плечи балагура.

Тихон враз затянутый узлом, скрежеща зубами, прошипел:

- Дура-девка!

А ведь прав Тихон! Из огня да в полымя! То один был грозою чести девичьей, хоть и свой, а тут – полудюжина[20] пришлых гридней. Двое с Тихоном скоренько скрылись: Тихон пеший так и остался, а провожатые в сёдла прыгнули. Ноги бить, кому охота?

Двумя чужанами меньше стало.

- Светозарова?- вдруг огорошил Гордей догадливостью, глаза тараща на Лагоду. Та справно юбки отряхивала. А в голове его и без ответа вспыхнул домысел: «Космы медные, приметные! Князь Доброграда такими же хвастал на поле ратном да на мировой. Спутать трудно».

Не устоял допытчик перед соблазном – за косу растрёпанную, аки за пламя костра, подержался.

- Она самая! – гордо отвесила Лада. Пусть знают, с кем дело имеют! кого обидеть могут… И давай косу заплетать тугую.

А колени дрожат, изменники! Сейчас отбивать стыдный пляс будут!

- Что ж Светозар злато своё не стережёт должным образом?!

- Не кощей, чай, он, чтоб над ним чахнуть! – съязвила Лагода.

- Ха-ха-ха! – загоготали все четверо удальца.

- Во, языкатая! Палец в рот не клади! – сквозь смех прыснул с пшеничными волосами конный [21]дружинник-молодчик.

– Догоняй, Гордей! Да смотри, пальцы береги! – выкрикнул еще один, седовласый муж и, пришпорив своего скакуна, тронулся прочь,  пример другим двоим подавая.

И последние скрылись из виду. Один, говорят, в поле не воин…

- Звать-то тебя как, Спесивица Светозаровна? – поинтересовался Гордей.

- А ТАК и звать! – увертелась Лагода, вроде как увлеченно разглядывая ладного вороного друга незнакомца. Конь преспокойно щипал травку-муравку, ожидая своего седока.

- Слышал я, что не одна ты у батька славного, сладкая! Богат он на такой товар. Все ли на тебя схожи?

-  Чай, не цыплята, чтоб быть на одно лицо!

- Вот и славно! А то, как узнать тебя, думал, средь дочерей Всеволодовича?!

- Не придётся узнавать. Отец сегодня иных гостей ждёт, важнее тебя, гридень!

- Досадно! Значит, не свидимся, – заметил ратник. -  Давай, хоть  к вратам подвезу, Светозаровна. Лукошко твоё? Видать, с малиной?!

Гордей ловко поднял тару с малиной. Ягода дно и покрыть  не успела-то.

- Не густо! – присвистнул муж.

- Мне хватит на нужды!

- Губы мазать? чтоб краше стали пред важными гостями?! Дак тебе лишним будет, свои имеешь, как ягода налитая!

- Всё ради гостя, чего греха таить! – со странными нотками в голосе ответила княжна и с некою жадностью лукошко взяла себе.

«Не отравить ли удумала ягодой проказница-девка гостя сваго, величавого?!» - мелькнула мыслишка у Гордея Батьковича, прослышан он о госте знатном Доброграда. Зубами белёшенькими сверкнул Гордей. Эх, шальная у Светозара дочь!

 – А ехать с тобой не стану! Двоих лошадь твоя не удержит.

Как конь его одного носит, здоровяка?!

- За помощь благодарствую! – спохватилась княжна, удивив  тем самым незнакомца. Потрясение от замашки Тишкиной совсем её злыдней сделало! -  Только вдвойне благодарна буду, если сказывать никому не станешь в граде о том, что видел и сделал…

- Как прочувствовать твою двукратную благодарность? – улыбнулся дружинник.

Лагода растерялась. Неужто и сей лобызаться заставит?!

- Знаю! – сам нашёлся гридень и, схватив из лукошка Лагоды самую крупную ягоду, отправил её прямиком себе в рот. – У-у-у! Сладкая! Что уста девичьи сговорчивые! Вовек не забуду, Светозаровна! – Гридь стрелой вскочил на  коня. -  Здравствуй[22], сладкая, на радость князю-отцу, зрей!