Я стояла у панорамного окна нашей спальни, прижимая к груди фарфоровую кружку с надписью «Лучшей жене» — подарок на пятую годовщину, который когда-то казался мне таким трогательным.

Кофе внутри давно остыл, оставив на стенках темные разводы, а на дне — густой, горький осадок. Я машинально провела пальцем по трещинке на ручке — той самой, что появилась в прошлом месяце, когда в порыве гнева швырнула ее в стену после очередного его «задерживаюсь на работе».

За моей спиной огромная кровать с дорогим итальянским бельем — подарок моей мамы на новоселье — выглядела почти нетронутой. С той стороны, где обычно спал Денис, подушка сохранила идеальную форму, а шелковое одеяло было аккуратно заправлено. Только моя половина выдавала беспорядок — смятые простыни, следы бессонной ночи. На пододеяльнике остались следы от слез — круглые мокрые пятна, уже почти высохшие.

На тумбочке тикали массивные бронзовые часы — подарок его матери с гравировкой «Семья — это навсегда». Их тяжелый, мерный звук резал слух, напоминая о том, как мы выбирали их вместе в том антикварном магазине на Старом Арбате. Стрелки показывали 6:47 утра. Он не ночевал дома. Вчера. В наш десятилетний юбилей.

Я потянулась к телефону, лежавшему на туалетном столике среди разбросанных салфеток и пустых флаконов от успокоительного. Мои пальцы дрожали, когда я разблокировала экран. Последнее сообщение от Дениса, отправленное вчера в 14:23:
«Задерживаюсь на работе. Не жди к ужину».

Коротко, сухо, без единого намека на то, что этот день вообще что-то значит.

Я провела пальцем вверх по экрану, просматривая нашу переписку за последний месяц. Десятки моих сообщений:

«Во сколько ждать?»

«Ты поел?»

«Не забудь, сегодня наш юбилей».

Его ответы — лаконичные, все как один:

«Занят»

«Не смогу»

«Потом».

В зеркале напротив меня отражалась незнакомая женщина с потухшим взглядом. Я подошла ближе, разглядывая свое отражение. Потрескавшиеся губы (я кусала их всю ночь, пока ждала хотя бы звонка), фиолетовые тени под глазами, которые не скрывал даже толстый слой консилера, распущенные волосы, некогда густые и блестящие, а теперь тусклые и безжизненные. Денис всегда просил укладывать их в строгую гладкую прическу, «как прилично замужней женщине».

Мой взгляд упал на фотографию в серебряной рамке на туалетном столике — мы на Мальдивах пять лет назад. Денис обнимает меня за плечи, мы оба загорелые, счастливые. Тогда он еще смотрел на меня с обожанием, тогда его глаза еще светились, когда он произносил мое имя.

Внезапный звонок заставил меня вздрогнуть. Катя. Моя лучшая, пожалуй, теперь единственная подруга. Ее имя на экране телефона казалось спасательным кругом в этом море одиночества.

— Ну что? — ее голос звучал нарочито бодро, но я знала — она волнуется. — Он хотя бы завтрак в постель подал? Вспомнил про юбилей? Признайся, подарил тебе те сережки из бутика на Патриарших, о которых ты мечтала?

Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся предательские слезы. Мои пальцы снова сжали ручку кружки, будто ища опору. Губы дрожали, когда я наконец смогла выдавить из себя:

— Он... даже не вспомнил. Ни единого слова, Кать. Ни намека. Как будто этот день для него ничего не значит. Как будто я... как будто я ничего не значу.

В трубке повисла тяжкая тишина. Потом резкий вдох:

— Все, я еду. Через двадцать минут у тебя. Алина, хватит это терпеть. Ты заслуживаешь большего.

Я опустилась на край кровати, впервые за десять лет позволив себе сказать вслух то, о чем боялась даже думать:

— Ты права. Все кончено, Кать. Я подаю на развод.

За окном вставало солнце, окрашивая небо в розовые тона. Первый день моей новой жизни. Я подошла к окну и глубоко вдохнула. Воздух пах надеждой.