Я очнулась от рёва. Резкого, страшного, пусть и отдалённого. Пробирающего до поджилок.

Последнее, что я помнила, была чёрная машина и трое парней. Кажется, один знакомый, насчёт остальных — белая пелена.

Сглотнула, закашлялась, но тут же остановилась, ощущая ударившую молотом боль в голове. Что со мной сделали? И где я, мать моя женщина?

Пришлось открыть глаза. Полминуты ловила плавающие размытые круги, но затем что-то начало фокусироваться. И не только зрение, но и мысли. Так, я шла с работы. Я работаю. Да, в небольшом офисе недалеко от центра города. Недавно устроилась и вчера получила первую зарплату. А тут у нас что?

Сощурилась, пытаясь рассмотреть окружение, но поняла, что образы не складываются. С кряхтением приподнялась на локтях, морщась от боли в теле, и огляделась.

— Обезьянник? — прошептала я хрипло, сама дивясь тому, каким чужим оказался голос.

Тускло освещённое из коридора помещение, где я лежала, мало походило на больницу или что-то похожее, что можно было бы ожидать при таком самочувствии. Я лишь сперва предположила, что мне стало плохо на улице, и кто-то решил помочь… Но эти мысли быстро исчезли. Нет, никто мне не помогал. И эта камера с голыми бетонными стенами и толстой решёткой слева, за которой моргали люминесцентные лампы, — не обезьянник. Кажется, я в беде. Очень большой беде! И единственное, что было хорошо в этой ситуации — что я в принципе очнулась. А ведь могла и не.

Растерянно огляделась — никого. Я одна. Валяюсь на полу на какой-то грязной тряпке, будто меня кинули на неё, как вещь. На стенах следы ударов чего-то тупого, кое-где пятна плесени. Ни окошка, ни дырки в полу для нужд. Ноги до сих пор обтягивают дурацкие форменные колготы, которые заставляет носить босс. Сраный дресс-код, как же холодно!

Только теперь я начала осознавать, как мне хреново. Зубы застучали, боль в теле дополнилась ознобом и ощущением, что я промёрзла до костей. Голова раскалывалась так, что проще было бы её выкинуть, но, увы, без неё никак.

— Ещё бы пользоваться ею умела… — с досадой прохрипела я, начиная вспоминать, что случилось.

Я шла с работы. Пятница. Планировала закупиться в торговом центре, взять вкусняшек побольше и уютно устроится дома с сериальчиком, чтобы сбросить прошедшую неделю, которая вымотала похлеще, чем сессия в юные годы. К сожалению, когда меняешь привычную жизнь на что-то новое, гонясь за амбициями и хорошим окладом, чтобы вкусненько жрать, оказывается, что для этого «жрать» нужно рвать кое-что тоже на «ж».

И вот я, с рваной «ж», брела домой — благо он располагался в соседнем квартале — и думала, что лучше бы, и впрямь, на панель пошла, как соседка Мария Захаровна ругалась. Была бы проституткой, болело бы хоть отверстие, и всё. А так болел мозг. И сил не было ни на что. Впрочем, мне с моей скудной половой жизнью рассуждать только теоретически удавалось. Два минета, один куннилингус и пять петтингов за все мои двадцать семь лет. И ни единого коитуса. Так себе из меня проститутка. Аж самой стыдно.

Нет, так-то я отношений не чуралась, но почему-то всю жизнь везло на одних дураков и мудаков. Вывелись нормальные мужики, что ли? Или это просто злой рок? А может, это у меня планка завышенная и нужно поумерить амбиции? Но не получалось. Не могла я с идиотом, ну не могла! И как с ним что-то делать, когда он только рот откроет, а уже хочется, чтобы закрыл и никогда больше не открывал. Самовлюблённые недалёкие нытики! Проклятье на мне, что ли? Как-то раз даже думала нанять специального мальчика, чтобы, значится, дефлорировал грамотно. Но увы. Горячий самец скрылся с авансом в закате, а я как дура сидела на кухне при свечах и допивала паршивое вино.

Сейчас ощущение было похожим, как было тогда наутро. Но хоть живот с перепоя не крутит — уже хорошо. Но башка-то как болит!

Впрочем, башка могла болеть от удара. Его самого я не помнила, а вот остальное — уже отчётливо. Я свернула в проулок. Часто там сокращала дорогу, когда слишком уставала, чтобы идти по проспекту. В общем-то район вполне благополучный, даже собачники уже узнавали и здоровались, если проходить на полчаса раньше, когда они шли к парку, но в эту пятницу всё оказалось иначе.

Я увидела девушку. Её волокли куда-то, а она упиралась и пыталась кричать сквозь широкую мужицкую ладонь. Я хорошо знала, что нужно делать в таких ситуациях: орать и бежать прочь в людное место, параллельно вызывая полицию. Про пожар кричать, чтобы народ сбежался. Но ни в коем случае не помогать. Так же, как в самолёте: «сначала маску на себя, потом на ребёнка». Сначала спасти себя, потом жертву — иначе обе сгинем.

Но я слишком устала. Слишком туго соображала, и разум решил поступить так, как делали это герои сериала: броситься вперёд на врага и лупить сумкой, пока лямка не отвалиться. И орать истошно! Чтобы все услышали и прибежали!

Девушку я спасла. Она вырвалась и сделала именно так, как и нужно было: убежала. Уверена, она даже вызвала полицию! Но значения для меня это уже не имело. Я задыхаясь и с ужасом глядя по сторонам, попятилась. И уже собиралась дать дёру, как…

— Сергей Антонович? — выдохнула я, вдруг осознав, что отлупила по голове собственного начальника. — А что вы тут делаете?

Он, в отличие от меня, соображал нормально и, конечно, отвечать ничего не стал. Я ещё услышала от одного из бандитов что-то пренебрежительное про то, что не одна, так другая, а следом… просто ничего. Я вырубилась. То ли меня ударили, то ли прижали к лицу какой-нибудь клофелин или что там прижимают, чтобы теряли сознание? Вот, я была в переулке с мерзавцами, и вот — я уже здесь, на полу камеры с решёткой. Никто не знает, где я, никто не будет меня искать. На работе выходные, дома пустой холодильник и новая пачка травяного чая — мои самые близкие друзья на ближайшие пару дней. Были. Теперь же…

— Мамочки, пусть это будет сон, пусть это будет сон! — взмолилась я, роняя слёзы, и села, скрючившись, чтобы обнять себя руками.